Гувернантка для губернатора, или История Светы Черновой, родившейся под знаком Скорпиона

– Да знаете вы, Михаил Павлович, какой это козел?! Новую машину надо у него выпрашивать. Поганое колье с брюликами купить, и то без намека не понимает. «Макар, – говорю, – мне тут одна вещица понравилась». А он мне про клюшки и шайбы. «Макар, – говорю опять, – знаешь, как я брюлики люблю!» Тут и дураку понятно. Я ему про бриллианты, а он мне про буллиты. Я бы ему ракеткой по голове треснула, но он ведь клюшкой ответит. Разве это мужик?! Настоящий мужчина только и ждет, чтобы угодить. Да я только свистну, ко мне миллиардеры сбегутся, а миллионеры будут дверь в машину открывать!

– Правильно, Оксаночка, – растроганно подхватила госпожа Поливанова: – Не давай этим мужикам спуску! На тебя вся страна смотрит!

– Особенно когда ты за мячиком наклоняешься, – поддакнул Поливанов.

Обед прошел в атмосфере взаимопонимания. Небрежно помахав провожающим рукой, Оксана Окорочкова залезла в лимузин с пухлым конвертиком в руках и огромным перстнем на пальце. Видимо, с тем самым, из-за которого произошла окончательная размолвка с Макаром Чудриным.

– Эх, надо было попросить ее стриптиз устроить, – провожая взглядом длиннющую машину, вздохнул Поливанов. – На столе. Прямо в торте, на корте. Сколько бы она попросила за стриптиз? Сто тысяч? Двести?

– Я станцую тебе стриптиз за половину суммы, – толкнула его локтем супруга.

– Ты-то станцуешь… – рассеянно проговорил Поливанов, задумчиво глядя на лежащее в низине озеро. – Какой генофонд в Америку отпускаем? Черт бы побрал этот теннис!

Рука его непроизвольно потрогала ушибленное мячиком место.

– Хотя, конечно, ничего особенного, – подытожил хозяин. – Девка как девка. У нас лучше имеются.

Он посмотрел на меня и плотоядно улыбнулся.

Начинается…

Дай!

Как пишут в романах, «предчувствия ее не обманули». Я опять была в шикарном поливановском кабинете, правда, уже в халате на голое тело, но с гордо поднятой головой. Я сдавалась, как город перед армией могущественного завоевателя, но где-то уже чувствовала тепло занимающегося пожара. Извините, но нас на филфаке (то есть филологическом факе) учили: если уж занимаешься сексом, то делай это неформально, с огоньком. А у меня вообще-то был красный диплом. Впрочем, это я пытаюсь взбодриться, делаю хорошую мину при плохой игре. Пытаюсь завести себя, как на дискотеке: «Где же мои руки?! Не слышу! Где же мои ноги?! А теперь все вместе! Ля-ля-ля-ля!.. »

На самом деле в этот момент моя личность раздвоилась и топталась в медленном танце сама с собой. Одна из моих танцующих половинок вспоминала Жюльена Сореля из «Красного и черного». Она шептала о возможности сделать быструю карьеру, войти в окружение будущего губернатора Поливанова – или сблизиться с его женой, а лучше всего заняться тем и другим одновременно. Самый быстрый способ сделать карьеру – это, конечно, постель. Гораздо быстрее, чем по головам, можно идти по другим человеческим органам.

Другая же моя половина тоже пританцовывала, но упиралась партнеру кулачками в грудь, в общем, соблюдала дистанцию. Она брезгливо морщилась и бросала в лицо разные обвинения. Совершенно справедливо она замечала, что благороднее переспать с первым встречным просто так, от скуки или из любопытства, чем из прагматических соображений. Вся мировая литература, по ее словам, укоризненно смотрела на меня с книжных полок, и сам Лев Николаевич Толстой угрожал мне паровозом.

Но я уже перешагнула порог кабинета, то есть рубикон я перешла. Поливанов сидел в том самом кресле, в тех самых крокодиловых тапочках, но уже в брюках от другого костюма, верхняя часть которого валялась тут же на ковре.

Этот человек не нравился мне как мужчина, этот мужчина не нравился мне как человек. На душе сделалось тихо и тоскливо. Одинокая мысль трепыхалась, как забытый после праздника флажок: «Что делаю я в этом кабинете, в такой поздний час, с чужим и неприятным мне мужиком?»

– Ты как вообще без мужика здесь обходишься? – спросил хозяин, оседлав с порога эротического конька.

– Спокойно, Михаил Павлович, – ответила я. – Без особого напряжения. Я вообще-то в любовь верю.

– А в секс, значит, не веришь? – удивился Поливанов моей дремучести. – А еще говорят, что у нас молодежь продвинутая в этом смысле, рано все испытавшая. Наверное, врут журналисты? Краски сгущают? Вот Дума разрешила браки с четырнадцати лет…

– Правильно, – согласилась я. – К четырнадцати годам, перебесившись да погуляв, да все испытав, можно и жениться. А в двадцать два пора уже о душе задуматься.

Поливанов нервно почесал вихрастую голову.

– Ты мне тут не впаривай, – хмыкнул он. – Не в бане. Я с ней серьезно, можно сказать, как с представителем другого поколения, а она шуткует. Все в прошлом, говоришь, разочаровалась в сексе? А кто с Людкой медом мазался в парилке?

– Так вы, Михаил Павлович, вот что сексом называете! – обрадовалась я. – Медом натираться? Это всегда пожалуйста. Раздевайтесь и ложитесь на живот. Где у вас бочка меда?