Надо отметить, что об этом Берта подумывала давненько.
Кто знает, было ли больное, некрасивое тело ее собственным с рождения, или же она впрыгнула в него случайно, вынужденная делать выбор как можно скорее, сию секунду.
Да только скуластое лошадиное лицо не нравилось Берте. Как и припадки, слабость и болезненность.
Берта рассматривала и примерялась к телам рабынь, вельможных дам, и всех находила недостойными. У всех был какой-нибудь изъян на взыскательный вкус принцессы.
На самом деле и изъянов-то особых не было; просто теперь Берта относилась весьма настороженно к кандидаткам на вселение. Словно напуганный зверь. И стоило неосторожному смешку вспорхнуть рядом с облюбованным ею телом, как ей уж казалось, что смеются именно над выбранной красоткой.
И она стыдливо отворачивалась, будто получив оплеуху.
Как будто это над ней смеялись.
А над Эвитой — это Берта поняла своим хитрым, животным чутьем, — смеяться никто не станет.
Никогда.
А если и станет, то только давясь завистью. Кашляя, словно в глотку насыпали толченого стекла.
Потому что даже яростный и непокорный принц Альберт готов был ползти к ней на брюхе, как полудохлая больная ящерица, и есть из ее рук.
Потому что дядюшка Берты, добрейший Родерик, человек невзрачный, незаметный, но со стальной волей, готов был тут же встать перед красавицей Эвитой на колено, и склонить голову в величайшем почтении.
Даже перед униженной, голой, испуганной и зареванной.
— Мне, мне такое тело! — шептала Берта, нетерпеливо крутясь с бока на бок.
Да, королева истребила магию в королевстве. Ровно настолько, что обладающий хотя бы крошечной ее каплей и умеющий ею пользоваться был почти всесилен.
Лиданийцам за верную службу короне удалось сохранить ритуальный ларец и еще кое-что.
Дом герцогов Флоресов был известен темной родовой магией, грозной и пугающей.
Королевский дом славился блестящей доблестью, силой и драконьей мощью.
А вот лиданийцы были путешественниками.
Говорят, они и выродились потому, что одну и ту же душу селили много-много-много раз в разные тела. И она жила, тихо догорая, как свеча. Не гасла, но и не грела.
Существовала, пока разум под гнетом лет не погаснет и пока человек не позабудет, что нужно совершить очередной прыжок, чтоб не кануть в черное небытие смерти.
Тело, вроде, здорово и молодо, а его точат многовековые усталость и тоска.
Растворяются далеко в прошлом юношеская дерзость, смелость, решительность, и лиданиец становится сух и мертв, как белое дерево. Вроде, жив, а зачем.
И не в этом ли причина болезни и немощи Берты?.
Впрочем, она никогда б не призналась в том, даже сели б это было так.
Королева запретила эти бессмысленные на ее взгляд прыжки. Под ее присмотром лиданийцы уничтожили все артефакты и амулеты, что помогали им переселяться.
Но безумная Берта не была бы хитрой, как бешеная лисица, Бертой, если б не припрятала себе один из медальонов, затолкав его туда, куда невинная девица ничего не смогла засунуть, не причинив себе непоправимого ущерба.
Магическая вещица была довольна увесиста и объемна, и поэтому тоже амулет даже и не подумали искать там, куда хитрая Берта его поместила.
Тараща честные глаза, принцесса разделась до нижней рубашки и позволила королевским слугам обыскать себя.
Ничего, конечно, не нашли.
И довольная Берта осталась единственной обладательницей мощного амулета.
Дождавшись, кода все уснут Берта решила этой же ночью свой план осуществить.
С удовлетворением прислушавшись к храпу нянек и служанок, Берта выскользнула из постели, кое как оделась, лишь бы только прикрыть ночную рубашку, и решительно двинулась на поиски вожделенной добычи.
Амулет, что должен был перенести ее в тело Эвиты, она крепко сжимала обеими руками, прижав его к груди.
А он сиял мягкими сиреневыми вспышками, в такт бьющемуся сердцу хозяйки.
Дождавшись, когда все уснут, Берта решила этой же ночью свой план осуществить.
— Веди, веди меня, — шептала Берта, плутая по лабиринтам дворцовых коридоров. —
Ищи мне Эвиту!
Куда идти, Берта тоже не знала, разумеется. Поэтому ориентировалась на свет амулета.
Разгорается — значит, она на верном пути. Гаснет — значит, свернула не туда.
Берта видела и алые тени, заметавшиеся по стенам.
Призракам замка не понравилось, что лиданийка задумывает покушение на ту, с которой магия замка обвенчала принца, и которую теперь духи алых драконов принимали как свою госпожу.
Алые призраки должны были охранять замок от злодеев.
И они старались изо всех сил.
Они шипели и скалили зубы, рявкали на Берту и алыми змеями скользили вслед за ней по коридорам. Напуганная девушка бежала, прижимая к груди свой артефакт, шумно дыша.
По вискам ее струился пот, впалая грудь часто вздымалась. Из горла ‘рвалось шумное дыхание.
От страха она совсем забыла о предосторожности, и потому, когда старая королева встала у нее на пути, Берта громко вскрикнула и отпрыгнула назад, задыхаясь от быстрого бега.
— Куда ты так спешишь, дитя мое?
Королева была страшнее всяких призраков.