Гвади Бигва

Они прошли в отдельную комнату, где в углу, у накрытого стола, поджидали Арчила двое. Одного Гвади знал давно. Это был Максим, закадычный приятель Арчила, служивший продавцом в большом кооперативном магазине. Другого — блондина с коротко подстриженными усами — Гвади видел впервые. Он не был похож на здешних людей. Очевидно, приезжий.

Продавец, давнишний знакомый Гвади, очень обрадовался ему, поднялся навстречу, пожал руку и осведомился о здоровье. Он щеголял кокетливо подстриженной бородкой и почему-то представлялся Гвади косым — Максим всегда как-то искоса поглядывал на людей…

— Выпьем за здоровье вновь прибывшего! — сказал Максим и, наполнив стакан красным вином, поставил его перед Гвади.

Арчил познакомил Гвади с приезжим. Подмигивая, он стал рассказывать, что Гвади не простой какой-нибудь колхозник, а ударник, что колхоз премировал его новым домом. Затем он попросил Гвади что-нибудь спеть, да получше: «Смотри не осрами перед гостем!» Арчил поднес к губам Гвади стакан с вином и предложил осушить его единым духом.

Гвади стал, как водится, отнекиваться: стакан большой, разом его не осилишь.

— Я к доктору иду, чириме, он мне лекарство впрыснет, не являться же к нему пьяным!

Никто ему, конечно, не поверил.

— Глупый ты, разве есть на свете лекарство лучше красного вина? От него и селезенка поправится и живот опадет, только остерегись, а то одна кожа останется, — приставал к нему Арчил.

Гвади пожелал всем доброго здоровья, благословил трапезу и осушил стакан.

— На здоровье! — ответили собутыльники и предложили поесть.

Арчил подсел к Гвади. Положив руку ему на плечо, он низко склонил голову, так что ухо его пришлось у самого рта Гвади, словно для того, чтобы взять тон, настроить голос для пения. В то же время он украдкой щупал лежавший за спиной Гвади хурджин.

«Должно быть, яблоки притащил, окаянный!» — подумал он.

— Ты что ж так мало яблок захватил? Ну что за них выручишь, несчастный, а? Этакий хурджин, а яблок и десятка не наберется… Стоило беспокоиться!

Не ожидая ответа, Арчил сунул руку в хурджин. Когда в руке его оказался мандарин, он с удивлением воскликнул:

— Поглядите-ка! Мандарин!

Он кинул мандарин на стол, снова запустил руку и извлек еще несколько штук. Все обрадовались мандаринам.

— Удивительно рано созрели, ведь еще не сезон, — степенно заметил приезжий блондин с усиками. Он завладел мандарином и принялся внимательно его разглядывать. Гвади был до того озабочен судьбою извлеченных из хурджина плодов, что даже не слышал замечаний блондина. Тот, видимо, слегка опьянел, его бесцветные глаза подернулись мутью.

— У меня всего-навсего два деревца, чириме, так это с них… — пояснил Гвади Арчилу, пытаясь скрыть пробежавшую по телу дрожь. — Несколько штук всего… бог знает отчего поспели раньше времени, проклятые! — Он запнулся, но быстро овладел собой. — Угощу, думаю, кого-нибудь… вот таких почтенных людей, как вы. — Гвади захихикал, но как-то странно, — лицо его оставалось при этом неподвижным.

Арчил вынул мандарины все до единого, разложил их на столе и напустился на Гвади:

— Врешь, собачий сын! Вовсе не с твоего дерева, а нарвал, верно, в колхозном саду! Тсс… Кушайте, пожалуйста, — обратился он к своим приятелям. — Говорят, отнять краденое — богу радость.

Максим и приезжий рассмеялись, всем своим видом давая понять Гвади, что они не придают значения словам Арчила. И Гвади рассмеялся вслед за ними, причем смеялся он громче всех, чтобы ни у кого не осталось сомнения в том, что сказанное Арчилом — клевета. Арчил и его товарищи с удовольствием принялись за мандарины.

Кто скажет, кто угадает, почему вдруг Гвади захотелось петь? Как раз в ту минуту, когда его собутыльники очистили и поделили первый мандарин, почему-то именно в эту минуту, полузакрыв глаза, он затянул на самых высоких нотах старинную песню «Хасанбегури». Голос у Гвади был превосходный, пел он мастерски. Сидевшие за столом подтягивали, кто как умел. Приезжий с мутными глазами успевал одновременно и петь и есть. Зато продавец навалился на мандарины и лишь изредка погромыхивал басом.

Гвади пел да пел, забирая все выше и выше. Порою он приоткрывал глаза, но тотчас же закрывал их, увидев, с каким аппетитом собутыльники уплетают его мандарины. В голосе его звенели слезы отчаяния; казалось, звуки песни рвутся к самому небу; казалось, Гвади вот-вот кинет с высоты: «Эх, к черту в пекло злополучную мою голову!..»

Когда мандарины были съедены, Арчил и его приятели встали из-за стола.

Они, видимо, спешили по своим делам — ранний завтрак и без того затянулся. Все стали горячо благодарить Гвади за мандарины и заставили на прощание выпить третий стакан вина.

Арчил заплатил по счету. Затем, отозвав Гвади в сторону, внушительно сказал ему: