Гвади Бигва

Однако ее решение показать письмо Арчила председателю колхоза нисколько не изменилось.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Время было ужинать, Тасия и Гоча коротали вечер у очага. Над огнем висел котелок с гоми, из которого торчала толкушка и рядом с нею деревянная ложка. Гоми уже поспело.

Тасия сидела на низенькой скамеечке, облокотившись о колени, и пристально глядела на огонь.

По другую сторону очага, закинув ногу на ногу, восседал на старинном стуле с высокой спинкой Гоча и от нечего делать строгал какую-то палочку.

Они не разговаривали и не глядели друг на друга, будто поссорились.

В доме царила такая тишина, что слышно было посапывание кипевшего в котелке гоми. Впрочем, даже гоми испускало сегодня не совсем обычные звуки. Его мирное посапывание то и дело сменялось пронзительным шипением и свистом — это пар прорывался сквозь кипящую массу, оставляя на поверхности каши маленькие жерла. Пузырьки лопались, рождая звуки, напоминавшие жужжание комара. Пузырьков этих было много, и каждый из них пел на свой особенный лад, — казалось, в котелке скрывается многоголосый оркестр.

Тасии эти звуки напоминали скорбный напев многоствольной свирели, доносящийся откуда-то издалека. И напев этот удивительно совпадал с ее настроением. От этой музыки легче становилось бремя тяготивших ее тревог.

Как ей не тревожиться! Она все еще сохраняла в тайне побег дочери из отчего дома. Но приближался час, когда тайна, несомненно, раскроется. Раньше или позже Гоча потребует, чтобы ему дали ужинать, и ни за что не сядет за стол, если рядом не будет дочери. И Тасию неотступно грызла мысль: что придумать, когда Гоча спросит, где дочь.

Но пока роковой час не наступил, Тасия прислушивалась к пению гоми, убаюкивавшему ее печаль. Закрыв глаза и поджав губы, она задумчиво покачивалась из стороны в сторону, как бы дирижируя невидимым оркестром.

Однако Гоча не выдержал и запротестовал наконец против тоскливого сопения гоми.

— Всю душу измотал! Толкни, женщина, котелок, — с раздражением сказал Гоча.

Тасия вздрогнула, точно очнувшись от глубокого сна, и растерянно оглянулась. Привычная покорность взяла свое, рука сама собою потянулась к очагу, вынула из огня щепочку и толкнула висевший на цепи котелок. Тасия тотчас же почувствовала, что сделала это помимо собственной воли. Отдернула руку и швырнула щепку в огонь, — казалось, не только щепку, — она готова швырнуть туда и собственную руку.

И снова затихла на скамеечке.

Гоча внимательно следил за женой. Ее поведение показалось ему не совсем обычным. Он поднял в знак удивления бровь и взглянул, как бы желая выяснить, что это: намеренный поступок или случайность?

Нет, вряд ли случайность! Однако Тасия показалась ему такой печальной и расстроенной, что он смолчал.

«Спать, верно, хочет, устала», — подумал он, но все же не сразу отвел испытующий взгляд. Все как будто в порядке. Бровь опустилась, и он снова занялся палочкой. Немного погодя Гоча спросил:

— Все это так, жена, но почему ты не даешь ужинать? Может, гостей поджидаешь на ночь глядя?

— Каких гостей? Чего еще выдумал! — сердито отозвалась она и рывком повернулась к мужу спиной. Это был уже открытый вызов.

«Войну мне, что ли, баба объявляет?» — подумал Гоча. Он нахмурился и стал еще подозрительнее наблюдать за Тасией.

А она — ни звука, словно окаменела.

Гоча вспомнил, что супруга его весь день была не в своей тарелке. И во время ссоры с Найей и позже она избегала разговора с ним. Гоче только сейчас пришло в голову, что все это, пожалуй, неспроста.

«У Тасии, очевидно, какие-то другие планы насчет замужества дочери. И соображения сестрицы Саломе относительно Бигвы кажутся ей более подходящими», — подумал он.

И, как всегда, в уголке рта под усами залегла горькая, насмешливая улыбка. Его так и подмывало со свойственной ему беспощадной прямотой потребовать жену к ответу. Но Гоча и на этот раз предпочел отмолчаться. Что, если подозрения оправдаются и выяснится, что его преданная жена в самом деле перекинулась в лагерь противников? Это же не шутки!

Он резко хватил ножом по палочке, так что она переломилась надвое, опустил ногу, закинул другую и, дернувшись всем телом, уселся поудобнее. Надо же было дать хоть какой-нибудь исход досаде!

И в доме снова воцарилась тишина.

Нет, вряд ли дело в замужестве Найи. Подозрения Гочи улеглись, он стал подыскивать более обыденные и простые объяснения.

«Мать все-таки, обидно ей, что я так рассердился на дочку». Жалко стало жену.

— Ежели не ждешь гостей, можно и поужинать, Тасия. Давай-ка гоми — и делу конец, — сказал он самым мирным тоном.

Тасия встала. Молча отошла в глубь комнаты. Поправила платок, легонечко встряхнула платье и засучила рукава. Не глядя на мужа, возвратилась к очагу, извлекла из гоми ложку, воткнула ее в одно из звеньев цепи повыше котелка и, сжав в руках толкушку, приготовилась растирать гоми. Видимо, она собиралась проделать это, не снимая котелка с цепи, но промахнулась, — угодила толкушкой в самую середку огня. При этом сама потеряла равновесие и чуть не свалилась вслед за толкушкой в огонь.