Гвади Бигва

— Теперь я пойду к тетке, Гера… Но если отец не уступит и снова заведет речь об Арчиле, тогда…

Они заглянули друг другу глубоко в глаза и замолчали.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Саломе, Гоча и Тасия приближались к освещенному окну Элико. Саломе шла впереди.

— Кто же мог загоститься у Элико до такого позднего часа, как не Найя! — говорила Саломе. — Прибавь шагу, Тасия!

Женщины заторопились, Гоча отстал.

— Погоди, Саломе! — окликнул он сестру, когда она была уже возле самой двери. — Погоди, мне нужно тебе кое-что сказать.

— Ты разве не с нами? — удивилась Саломе, увидев, что Гоча остановился поодаль. — Живее, голубчик…

Она подождала брата.

— Вы тут и без меня обойдетесь, сестрица. Я вот что хотел сказать… Ты уж, пожалуйста, объясни ей по-своему… ты умеешь. Наставь ее, образумь, она тебя послушается. Скажи: зачем тебе у чужих быть, иди, мол, домой. А о том, что я тут с вами, не поминай…

Тасия точно снова на свет родилась, до того ее обрадовали слова Гочи. Он явно шел на мировую. И голос-то у него какой сладкий стал, словно мед источает…

Тасия решилась высказать свое мнение:

— А я скажу: «Отец не знает, где ты, думает, дома сидишь…» Так оно лучше будет, клянусь тобою! — Она похлопала мужа по рукаву, как бы говоря: «Нашли дочку — и, слава богу, можешь успокоиться».

Гоча отошел в сторону и прислонился к дереву.

Саломе и Тасия поднялись на террасу. Шли они почему-то на цыпочках. Вот и дверь Элико.

Элико до того растерялась, что забыла даже позвать гостей в комнату. Саломе и Тасия вошли без приглашения. Они проскользнули мимо безмолвно стоявшей у порога хозяйки. Нетерпеливо оглядели комнату. Найи нет! Уж не скрывается ли она от них?

— Где же она, Элико? Где Найя, почему ее не видать? — спросила Саломе, чуя что-то недоброе.

Элико успела сообразить, что привело к ней поздних гостей. Она медлила с ответом: что придумать, как бы не подвести подругу!

— Найя? — начала она запинаясь. — Ах, как вы меня испугали! Боже ты мой… Да, она была у меня. Недавно. Должна была пойти на собрание, но раздумала. Это я наверное знаю. Не захотелось почему-то. Устала, говорит, голова разболелась… — Но вдруг запас отговорок иссяк, и девушка выпалила: — А после собрания она хотела поговорить с Герой…

— Тсс… молчи! — неистово зашептала Саломе, прикрывая рот Элико ладонью. Она подбежала к двери и тщательно притворила ее, чтобы голос Элико не донесся до Гочи. Слегка успокоившись, возвратилась к девушке и стала ее тормошить:

— А потом, потом, милая? Ты сказала: поговорить с Герой?

— Да. Помолчали.

— Куда же они оба пошли? Не знаешь?

Элико не знала.

— Если Найя не возвратится ко мне, тетка Саломе, она обязательно к тебе зайдет. Так и сказала, — вспомнила Элико.

Саломе подняла палец и категорически заявила:

— Ни слова Гоче. Не дай бог! Слышишь, Тасия?

— Слышу, слышу, горе мое… Что же мы скажем, родная? Ведь проклятой девчонки тут все-таки не оказалось? — спросила Тасия, в отчаянии опускаясь на пол.

— Встань! Сейчас же встань! — прикрикнула на нее Саломе. — Нашла время отчаиваться. Мы — да не придумаем, что ему сказать? Нет, милая, до этого дело еще не дошло… А голова на плечах на что? Скажем: Найя здесь, у Элико… И делу конец. Была на собрании, засиделась, лень стало в темень домой тащиться. Вот. Мы пришли, а она уже в постели… Сладко так спит, пожалели будить: пускай, думаем, выспится. Утром, как встанет, придет домой, нечего о ней беспокоиться. Так и скажем. Тасия, милая моя, лучше ничего не придумаешь. Врать грешно, только если кому во вред… Ты повеселее гляди, и я тоже, будто бы мы с тобой радуемся, что все так хорошо обошлось. Смотри, чтобы Гоча не догадался! Не бойся… Не пропадет же в конце концов Найя. Если она к тебе придет, дочка, ты ее не отпускай: пусть у тебя и заночует. Если ко мне забежит — ведь пообещала, проклятая девчонка! — я знаю, как с ней разговаривать. Идем, Тасия. Говорю, подтянись, утри слезы. В беде бодрость нужна! Крепись, ни за что тебе не прощу, если Гоча заметит и догадается…

Саломе рассчитала правильно. Гоча с первого же слова поверил, что дочь заночевала у подруги, успокоился и повеселел. Особенно повлияло на него повествование Саломе о том, как сладко спит его дочка. Саломе так расписала эту картину, что Гоча совсем размяк.

— Дай бог тебе столько радости, сестра, сколько ты мне сегодня подарила! — торжественно вымолвил Гоча. Тихо беседуя, отправились они по домам. Гоча и Тасия проводили Саломе. Когда супруги остались одни, Тасию опять охватило волнение: вдруг Гоча примется заново расспрашивать о дочери? Куда деваться! Ей ни за что не соврать как следует. Тасия на всякий случай обогнала мужа, из последних сил торопясь домой.