Гвади Бигва

Гвади торопливо приканчивал утренние дела. Он накрошил остатки мчади в горшочек со вчерашней фасолью, сдобрил перцем и размял ложкой. Прибрал даже присохшие к краям горшка комки разварившейся фасоли. Поев, засыпал в горшок свежую порцию фасоли и поставил возле очага, подальше от жара. Взял топор и, переступив порог, принялся запирать дверь. Пропустив болт в засов, обернулся лицом к перелазу, — Арчил стоял за плетнем.

— С нами крестная сила! Мерещится, проклятый! — произнес Гвади вслух. Не хотелось ему верить, что совершенная ночью казнь была лишь порождением его фантазии и что Пория снова стоит перед ним жив-живехонек.

Арчил весело поздоровался:

— А я к тебе, Гвади… Здравствуй, товарищ!.. — Он неторопливо шагнул через плетень и с самым беззаботным видом пошел по двору.

В руках у него был аккуратно сложенный хурджин Гвади. Арчил приветливо улыбался.

Гвади стоял перед домом, судорожно сжимая ручку топора. Он не шевельнулся, не издал ни звука.

— Здравствуй, Гвади! Ты, видно, не ожидал меня? — заговорил Пория еще более приветливо. Приближаясь, он глядел Гвади прямо в глаза.

Гвади молчал.

— Язык у тебя отнялся, что ли, милый? Почему не здороваешься?

Они стояли теперь лицом к лицу. Арчил насторожился. Гвади был совсем не тот, что обычно. Лицо угрюмое. Ни слова привета. Замолчал и Арчил.

Проходили минуты. Чувство неловкости овладело и Арчилом и Гвади.

— Пожалуйте, — произнес наконец Гвади. Видимо, чувство гостеприимства взяло верх. Раскрыв рот для приглашения, он чуть было не обронил неизменное свое «чириме», но вовремя прикусил язык.

Арчил засмеялся и протянул Гвади руку. Он сделал это так стремительно, что у Гвади не оставалось другого исхода — он отбросил топор и пожал руку Арчилу.

— Я пришел поблагодарить тебя, Гвади! Ничего не пропало, ты в порядке доставил товар, — сообщил, словно необычно радостную весть, Пория. — Ты, вижу, чего-то грустишь… Что случилось? Ребята здоровы?

Лицо у этого подлеца сияло, как солнце. Глаза источали любовь, уста — мед, вот какой он сегодня.

Беседа велась неподалеку от хурмы.

Гвади развел руками и подался назад, точно желая сказать: «Стоило беспокоиться!» Язык на этот раз решиподарком удастся его навсегда купить. Арчил еще раз заглянул Гвади в глаза… и, подпрыгнув на месте, хлопнул себя по лбу, — казалось, он только что вспомнил что-то очень важное. Вскрикнул:

— А-айт! Ты ведь еще не знаешь, какое произошло вчера недоразумение. Поистине я виноват перед тобою, — бери нож, вот тебе моя шея… Слушай: воротился я от тебя домой, собираюсь ложиться, дай-ка, думаю, пересчитаю, сколько у меня денег в кармане, ты знаешь мою привычку… Сосчитал и чуть с ума не сошел, клянусь душой моей матери. Я приготовил для тебя новенькую десятку и засунул ее нарочно сюда, в боковой карман. Хотел тебе отдать… Смотрю, лежит, проклятая, на месте. Вот тут…

Он вынул из бокового кармана чохи хрустящую ассигнацию, помахал ею в воздухе и не переводя дыхания продолжал:

— Оказывается, я дал тебе вместо нее трехрублевку, — дал, не посмотрев!.. Стукнул я себя по голове, да было уж поздно… Лень стало возвращаться, к тому же я почти разделся. Ты, верно, здорово ругал меня, так ведь, Гвади? Нехороший ты человек, честное слово, нехороший… Сказал бы прямо: «Милый мой, что ты мне суешь?» Сам виноват! Помнится, ты что-то проворчал, но я подумал, что тебе мало десятки, и взъелся… Не годится так, Гвади, не годится. Между нами должно быть доверие и полная откровенность. На, возьми — это твое…

В другой руке Гвади очутилась десятирублевка. Бумажка была действительно новенькая, немятая, хруст ее отдался в ушах Гвади сладостной музыкой.

Гвади очнулся. Взглянул на свои руки — сначала на одну, потом на другую.

— Много, чириме, — произнес он наконец, и внезапно, точно против его воли, вслед за словами прорвался коротенький смешок.

От внимательного взгляда Пория не ускользнуло весьма обрадовавшее его обстоятельство — на мгновение лицо Гвади прояснилось, мутные глаза просветлели. Но смех оборвался слишком скоро, и это снова обеспокоило Арчила.

Арчил не дал ему договорить:

— Много ли, мало ли, не стоит считаться, милый мой. Он дружески похлопал Гвади по плечу.

— В конце концов у нас добро общее. Кто скажет, что мое, что твое… Кроме того, мы живем во времена социализма, — Арчил заглянул ему в глаза. Помолчал — и вдруг расхохотался таким неожиданным, ничем не оправданным смехом, что Гвади вздрогнул. Трудно было понять, смех ли это или скрытая угроза…

Арчил так же неожиданно перестал смеяться и с той же непоследовательностью уставился на валявшийся у ног Гвади топор. Нагнулся, поднял его.

— Как бы не заржавел, пропадет! — произнес он вполголоса. Он оперся на длинное топорище и, повернувшись спиной к Гвади, стал разглядывать площадку двора перед домом.