Гвардеец – Дороги Европы

Погода менялась не в лучшую сторону, по утрам примораживало. Спасались тем, что на ночь останавливались в придорожных трактирах, где я, отогреваясь, пил горячий чай и следил, чтобы денщик не заснул с чашкой обжигающего напитка в руке. От разом сникшего Кирюхи можно ожидать всякого. В разведку я бы с ним точно не пошёл. Противник быстро бы нашёл нас по его храпу.

Закончились пасторальные пейзажи, показались позолоченные шпили Петропавловской крепости. Питер.

Утром я явился к Петельчицу. Тот был на плацу и наблюдал за мунстровкой солдат.

– Явились. Рад вас видеть. Все дела порешали, фон Гофен? – ротный привык говорить короткими рублеными фразами.

– Так точно.

– Тогда извольте продолжить занятия. Я в штабе. И, крутанувшись на каблуках, Петельчиц ушёл.

Настроение у меня было скверное, самочувствие и того гаже. Домовладелец поскупился на дрова, печку не протопил. В итоге в комнате было чуть теплей, чем на улице. Я, похоже, немного простудился и стал покашливать. Хотелось вернуться в квартиру, напиться чаю с мёдом и завёрнуться в толстое одеяло.

Продрогшие солдаты, должно быть напялившие на себя по два-три комплекта нижнего белья, зябко кутались в плащи. Нет, не нравится мне эта дурацкая европейская форма. Может в ней удобно скакать и ловить бабочек на альпийских лугах или глазеть на вечно падающую башню в Пизе, но в России, где скоро затрещат сорокоградусные морозы, в треуголке, суконном камзоле, кафтанчике, чулочках и башмаках делать нечего. Это если ты не хочешь отморозить себе какую-нибудь жизненно важную часть организма. Ну, а если тебе морозить и впрямь уже нечего, тогда носи, хуже тебе уже не будет.

Да, удружил нам Пётр Первый с 'иноземным платьем'. Вот к чему приводит слепое копирование чужого образа жизни. Это не значит, что перенимать чужой опыт нельзя. Наоборот, нужно и должно. Только перенимая, надо думать насколько он подходит, стоит ли тупо копировать?

И до того тошно вдруг стало, что вспомнились альбомчики с рисунками, специально отложенные до приезда Миниха, прочие наши проекты, которые пылятся небось сейчас в доме Густава Бирона, если только чересчур радетельные слуги их не спалили после очередной генеральной уборки. Обидно, слов нет.

Начался обильный дождь, вмиг превративший плац в одну большую лужу. Ну вот, хороший хозяин в такой ливень не то что собаку, даже роту гвардейцев на улицу не выгонит. По уставу я мог 'мунстровать' солдат вплоть до морковкиного заговенья, но ведь жалко бойцов: промокнут, простынут, заболеют. Так что овчинка выделки не стоит.

Я распустил солдат, велел заняться чисткой оружия. Гвардейцы довольно замаршировали в натопленные помещения полкового двора. Мне вдруг передалась их радость: трудный день закончился, можно чуток отдохнуть, погреться.

Я быстро пошагал в сторону штаба, хотелось обсохнуть, выпить чая в компании офицеров, которые были свободны от караулов или работ. Занятная штука: до сих пор не удалось ни с кем сдружиться. Отнюдь не потому, что я надутая бука или неинтересный собеседник, всё куда банальней: некогда. Нет времени даже на пустяковый трёп ни о чём.

Жаль, капитан Анисимов в лагерях подзадержался. Вот уж с кем я бы отвёл душу. Бирон сказал, что артиллерист вроде что-то нащупал и теперь доводит до ума. Я хорошо понимаю капитана, в прошлый раз разорвавшаяся фузея серьёзно ранила одного из солдат. Парень хоть и поправился (видел его бегающим по плацу, руки-ноги целы, голова на месте, и пальцев должное количество), но неприятностей после того случая нам хватило. Вот Анисимов и страхуется.

В здании пахло табаком и сыростью. 'Штапы' собрались в полковничьем кабинете, а младшие командиры в одной из комнат, смежных с канцелярией. Здесь стоял стол, укрытый красным сукном, все табуреты вокруг были заняты. Офицеры сидели даже на подоконниках. До меня донёсся взрыв хохота. Кто-то перед моим появлением закончил рассказывать весёлую историю.

– А, фон Гофен, – обернулся в мою сторону ротный. – Солдат отпустил?

– Отпустил, господин капитан-поручик.

– Правильно сделал. Присоединяйся к нашему обществу.

– Благодарю вас. Я пристроился на свободный подоконник.

– А вот ещё одна история, приключившаяся с Педрилло, – дождавшись паузы, продолжил весельчак и душа любой компании поручик Огрызков. – Кстати, некоторым из нас она может быть хорошо известна. На днях брат жены Педрилло, выдав дочь замуж, попросил шута, чтобы тот принял у себя нового родича, и не абы как, а не сухо. Педрилло попросил у нашего подполковника фон Бирона на два часика полковую пожарную трубу, а когда родич заявился, то окатил его водой из трубы с головы до ног. 'Передай, – говорит, – своему тестю, что я тебя и впрямь не сухо встретил'. Господа офицеры вновь схватились за животы от смеха.

– Фон Гофен, вас долго не было, и о новом указе, касательно сроков службы, вы наверняка не слышали, – перешёл на серьёзную тему Огрызков.

– Не слышал. А о чём он? – спросил я.

Оказывается, за время моего отсутствия, был оглашён указ, согласно которому срок военной службы для дворян ограничивался двадцатью пятью годами.