Гвардеец Гора

Теперь она выглядела успокоенной и счастливой. Я усмехнулся. Тогда Флоренс с упреком посмотрела на меня и улыбнулась. Затем она положила голову на плечо своему хозяину.

— Ты заранее намеревался отдать Ширли Амилиану? — спросил Каллимах.

— Да, — подтвердил я.

— Но ты хотел бы сделать это позже вечером? — уточнил он.

— Да, — признался я.

— Не бойся своей чувствительности, — сказал он.

Он понял, что я, смущенный слезами, которые показались на моих глазах после тоста за Викторию, решил отвлечь внимание, преподнеся подарок своему другу Амилиану.

— Я носил оружие, — заявил я. — Я сражался.

— Иногда слезы идут солдату, — объяснил Каллимах. — Солдат — человек сильных страстей и эмоций. Многие мужчины не могут понять глубину его души. Не пугайся своих чувств. В солдате есть цветы и штормы. И то и другое — часть его, и каждая — настоящая. Прими обе. Не отвергай ни одну.

— Спасибо тебе, Каллимах.

— А, закованные рабыни! — радостно воскликнул Глико.

Две девушки появились из кухни: рабыня в голубоватом газе, которой я еще не дал имя, и другая — в желтом, которую я звал Ширли, теперь принадлежащая Амилиану. Я не знал, какое имя он выберет для нее. Каждая девушка несла поднос с десертами. На каждой были две легкие, изящные и сверкающие цепи, одна из которых, около двадцати дюймов длиной, при помощи ножных браслетов соединяла лодыжки, а другая, около восемнадцати дюймов длиной, ограничивала запястья с аккуратно застегнутыми браслетами. Они приблизились, красивые и порабощенные, неся свои подносы, чтобы обслужить нас, двигаясь грациозно и женственно, соразмеряя движения с длиной их цепей. Раздался неясный гул удовольствия и одобрения за столом. На закованных в цепи красавиц смотрели сильные мужчины.

Девушки, несущие подносы, встали на колени перед столом.

— Десерты, господа, — объявила девушка в голубом наряде.

Затем, поднявшись, они начали прислуживать гостям. На одном подносе была разная выпечка, на другом — множество маленьких, приправленных специями пирожных.

— Выпечку, господин? — спросила девушка в голубом наряде.

Я взглянул на нее. Ее маленькие руки держали поднос. На ее крошечных красивых запястьях были надеты браслеты, надежно застегнутые. Цепь под подносом свободно свисала между браслетами. За ней, стоящей на коленях на изразцах, лежала цепь, соединяющая лодыжки.

— Можешь обслуживать еще кого-то, — сказал я, взяв маленькое пирожное с подноса.

— Да, господин, — проговорила она. — Спасибо, господин.

Она поднялась, чтобы обслужить Майлза из Вонда. По диагонали через стол, справа от меня, новая соблазнительная рабыня Амилиана стояла на коленях перед ним. Он облизывал губы. И я подозреваю, что это не угощения на ее подносе вызвали такую реакцию. Пожалуй, он в первый раз увидел, как красива она в цепях.

— Спасибо тебе за пирожное, господин, — сказала Флоренс Майлзу из Вонда.

Обслуживая, девушки, конечно, игнорировали Пегги и Флоренс. Казалось, что их тут нет. Они были всего лишь рабыни. Но, конечно, Майлз из Вонда и Тасдрон из Виктории, их хозяева, давали им еду со своих тарелок. Флоренс хорошо ела, а Пегги едва ли притронулась вообще хоть к чему-то. Она с трудом могла оторвать взгляд от могущественного Каллимаха. Иногда ее рука тянулась к нему, но она, девушка с Земли и рабыня, не смела дотронуться до него.

Выпечка была вполне хороша. Я был очень доволен тем, как Лола приготовила еду. Все было просто, вкусно и без претензий.

— Великолепно, — похвалил Тасдрон, беря маленькое пирожное.

— Спасибо, — отозвался я.

Я поднял глаза и оглядел комнату. Разноцветные ленты выглядели празднично, лампы были красивы, и яркие цветы, в основном цветущий ларм, веминия и териотроп, были прекрасны и душисты. Лола постаралась на славу.

— Танцовщицы были очаровательны, — заметил Глико, подняв ложечку над маленькой порцией желтого ароматного десерта. — Возможно, я могу нанять их для моего собственного ужина в Порт-Косе раньше, чем их клетки отправятся в Турмус и дальше в Кос.

— Мне приятно, — откликнулся я, — что ты не нашел их негодными.

— Это интересный вариант танца, — заметил он, снова опуская ложечку в крем, — при котором женщины освобождают свою чувственность раньше, чем мужчины научат их носить ошейники.

— Да, — согласился я.