Но чем более по времени и по продолжительным нашим неутомленным стараниям, в коих обыкли мы нимало не щадить собственного нашего покоя в угодную жертву всевышнему подателю всех благ, приближалось то время, когда просвещение, человеколюбие и милосердие, насажденные и еще насаждаемые нами во нравах и в законах, предвещали и готовили на будущее время нам самим и потомству нашему богатую жатву сих сладчайших плодов: с тем вящшим оскорблением и поражением матернего нашего сердца принуждены мы ныне слышать, что беглый с Дону казак Емельян Пугачев, скитавшийся пред сим в Польше, по примеру прежнего государственного злодея и предателя Гришки Расстриги, отважившись, даже без всякого подобия и вероятности, взять на себя имя покойного императора Петра III, тем не меньше преуспел в своем изменническом и злодейском умысле сначала присоединить к себе толпу бродяг и подобных ему злодеев, а потом с помощью оных обольстить и принудить в сообщение себе и некоторую часть жителей Оренбургской губернии. Всякий благоразумный человек может без ошибки рассудить, что ослепление и приведение в разврат людей столь грубым и всесветным обманом не могли бы иметь столь бедственного и печального действия, если б не воспособствовало оному глубокое невежество, в кое тамошний край по удалению своему более других погружен еще был. Не для чего теперь изображать здесь тех пагубных следствий, кои по сю пору родились уже от вожженного Емельяном Пугачевым огня внутреннего междуусобия. Невинно пролитая кровь верных наших подданных и истинных сынов отечества сама о себе вопиет на небо о праведном мщении над сим извергом рода человеческого и скаредными его сообщниками, да и правосудие божие не попустит, конечно, чтоб измена и злодейство их, на столь грубом и всесветном обмане основанные, возмогли долго устоять: ибо мы не перестаем еще надеяться, что прилепившиеся к Емельяну Пугачеву не от злости сердец своих, но из единого обольщения, скоро познают заблуждение свое и не захотят до конца и истребления своего пребыть орудиями скареднейшего и злейшего врага государственного.
Содрогает дух наш от воспоминания времен, посетивших Россию бедствиями гражданского междоусобия, и не истинный тот россиянин, кто без ужаса и трепета может мыслить о сих плачевных, от одного невежества происшедших, и почти до сего еще времени названия варварского народа пред светом России оставивших временах, когда от явления многих самозванцев, обманщиков и предателей города и села огнем и мечем истребляемы, кровь россиян от россиян же потоками проливаема, все союзы, целость государственную составляющие, собственными же руками россиян в конец разрушаемы были: когда окрестные народы, умножая внутреннюю нашу напасть неприязненными своими нашествиями, коим в междоусобном раздоре никто и противиться не помышлял, терзали страждующее отечество во всех его частях и раздробляли владения оного по себе: и когда напоследок самый престольный град Москва, без брани и сопротивления иноплеменниками завоеванный, в руках и под властию их чрез долгое время в таком порабощении оставался, что там имя россиянина становилось уже поносно, что святые наши церкви отчасти в римские костелы, а отчасти – о горестное и плачевное воспоминание! – в самые конюшни превращены и осквернены были, и что основание уже положено было сделать Россию Польше подвластною, следовательно же, и святую нашу восточную греко-кафолическую веру в конец попрать и подвергнуть римскому престолу, вместо того чтоб православная наша церковь, в самой Греции под игом злочестия Магометова стенящая, в одной только России, как ныне, благословенно процветает, и тогда уже беспечное сeбe пристанище имела, к прославлению имени Христа Спасителя нашего, коего искупление рода человеческого излияния кровь была и в оной злосчастное для отечества нашего время единым его невидимым покровом и последовавшим за тем счастливым сохранением и превозможением над супостаты. О! Удали от нас, боже, возобновление подобных плачевных позорищ и не допусти в благости своей к православному своему народу, чтоб вожженная ныне дерзким врагом отечества и нарушителем его благоденствия, подобным, каковы прежние были, самозванцем Емельяном Пугачевым, беглым с Дону, и в Польше, как они, бывшим казаком, – искра гражданского междоусобия в Оренбургской губернии могла, при остервенившемся невежестве ослепленных его сообщников, распространиться в другие стороны и вложить в руки оружие брату на брата. Да и в самое то время, когда уже империя наша от нечестивого и непримиримого врага святого имени твоего, вероломною с его стороны войною упражнена: но паче щадя и милуя заблуждающихся от пагубного обольщения овец паствы твоея, обрати праведный твой гнев на развращающего оное, хищного волка Емельяна Пугачева, яко единого виновника их разврата и осквернителя той верности, которую нам, от промысла твоего избранной миропомазаннице, клялись любезные наши подданные пред самым лицом твоим и во святых твоих храмах.