Гвардия Хаоса (СИ)

— Революционеры, — без тени иронии ответил старик. — Сопротивленцы. Бунтовщики. Партизаны. Диверсанты. Саботажники. Головорезы и разбойники, убивающие и грабящие во имя освобождения Судо от власти Десяти Великих Домов. За одно только предположение, что нашим правительством управляют сверху, можно было лишиться всего — и репутации, и свободы, и жизни, но эта идея была жива, и распространялась листовками, пиратскими радиостанциями, подпольными газетами — и просто горячими головами в гаражах, на кухнях и в гостиных. Там, где тебя не могли услышать посторонние уши. Я помню книги и фильмы, в которых идея внешнего контроля была спрятана так хорошо, что не каждая цензура способна была ее разглядеть. Я помню надписи на стенах: «Мы не игрушечные солдатики», «Рвите нити», «Фальшивая война», «Марионетки». Я помню гнев, который кипел в нас. Нужно было всего раз услышать, что есть люди, которые желают видеть наши трупы в окопах по всему Судо — и мир полностью менялся. Ты больше не мог жить так, как прежде — зная, что последняя война, в которой ты убивал солдат врага, была просто масштабной и продолжительной схваткой гладиаторов на потеху зрителям, которые пьянеют от вида нашей крови где-то там, за облаками. Мне тогда было двадцать пять, и на моей груди уже висели орден и пять медалей после последней войны между Векилах и Рэмэто. Казалось бы, еще двадцать лет назад мы были союзниками по ССРС и вместе громили Садвинскую Федерацию, как вдруг оказались по разные стороны баррикад, потому что Рэмэто захотелось отобрать побережье у Энцета. Правда, и Федерация к тому времени уже распалась на куски и поедала сама себя… Но это уже было неважно. Вчерашний верный друг внезапно превратился в злейшего врага — а мы только и могли, что пожать плечами перед тем, как забраться в окопы и стрелять в его направлении до тех пор, пока не закончатся патроны. С той войны я вернулся героем. И встретил Вальда, который и раскрыл мне глаза на то, что к чему. Как хорошо я его знал, госпожа? Первые тридцать лет нашего знакомства он был мне словно отец. А следующую сотню — самым лучшим другом. С Фредериком мы познакомились уже после того, как ваша мать создала Стаю, и лет двадцать он был нашим командиром, пока ему не наскучили офицерские обязанности.

Юрика не нашла, что ответить. Она поняла, что не может даже представить, что на самом деле чувствует Шон, потеряв Вальда — человека, рядом с которым прошла фактически вся его жизнь.

— Я думал, что умру раньше Вальда, госпожа, — продолжил Шабири. — Мое тело медленно дряхлеет на протяжении вот уже пятидесяти лет, и вряд ли его хватит на еще одну сотню. А разума — и того меньше. Вам ведь не сказали, что я потерял контроль после смерти Вальда, и начал крушить все вокруг? Меня гнетет понимание, что мой разум слабеет, и монстр внутри меня легко может вырваться наружу. Что теперь я легко могу подвести «Стаю». Что мне пора уйти.

Юрика посмотрела Шабири в глаза, и увидела видя в них искреннюю и глубокую печаль. И ей стало невыносимо грустно — не потому, что он решил уйти, ведь ей еще не удалось принять проблемы Стаи близко к сердцу — а потому, что он считал, что его время подошло к концу.

И она не могла с этим смириться.

— Не совсем понимаю, о каком монстре ты говоришь, но еще рано расстраиваться только из-за того, что ты потерял над ним контроль из-за смерти близкого человека. У меня тоже есть зверь внутри, который так и норовит взять надо мной контроль, и думаю, она сможет найти лазейку, если я потеряю близкого человека. Но ведь это не значит, что я должна отправиться в добровольное изгнание — сейчас или потом, когда состарюсь. Монстр внутри не так страшен, пока ты веришь в себя — а я буду верить в себя до самого конца.

— Спасибо, госпожа, — Шон встал и поклонился ей, чтобы потом снова сесть обратно. Юрика ожидала от него и других слов, но старик остановился на этом, и теперь снова молча смотрел на огонь. Только теперь уже с легкой улыбкой.

— Вы моего брата не видели? — Юрика вспомнила о своем неотложном деле. — С ним еще должны быть Виктория с Просперо.

— Нец, аспаса, — ответил Римпо Лу, посматривая на нее с еще большим уважением, чем несколько минут назад. — Я атплавю суков и найту их.

Карлик немедленно сел на землю, скрестив ноги, закрыл глаза — и его тень зашевелилась, стала темнее, и словно приподнялась над землей, обретая плотность. И из этой темной массы во все стороны посыпались потоки черных насекомых — жуков, пауков, муравьев — которые, тихо шурша своими покрытыми хитином тельцами, сплошными потоками устремились во мрак за пределами круга света, очерченного пламенем костра.