Гвардия тревоги

— Да вроде бы что-то серьезное, — учительница поджала губы и покачала головой. — Я сама толком еще не знаю. Звонил отец, а он по-русски не очень хорошо говорит. Надо мне им позвонить, поговорить с Фатимой, у нее язык намного лучше. А хочешь — я тебе дам адрес, где они живут? Навестишь его, он наверняка будет очень рад, глядишь, быстрее поправится… Пойдем в класс, у меня в журнале записано… Дети, дайте мне пройти… Дима навестит Эмиля и потом нам расскажет…

Дима хотел решительно отказаться. Мысль о том, что он, незваный, пойдет в чужой дом, к незнакомым людям, казалась ему совершенно дикой. Но отказаться почему-то не получилось, не нашлось правильных слов. Прозвенел звонок на урок, малыши с визгом побежали к своим классам, а он остался стоять в пустеющем коридоре с половинкой тетрадного листка в руке. На листке четким, красивым почерком учительницы начальной школы были написаны адрес и имя: «Гасымов Эмиль».

В парадной пахло крысами. Эмиль жил на первом этаже. Дима долго стоял возле облупившейся двери и смотрел на разводы треснувшей и облупившейся краски. Рядом с дверью на стене виднелась полузакрашенная надпись из баллончика: «Россия для русских!» Дима прочел надпись раз десять, потом еще раз сверился с бумажкой, поднял руку и позвонил в звонок. Долго ждал, потом увидел оборванные и обожженные зажигалкой провода — звонок не работал. Дима сжал губы и постучал сначала деликатно, а потом — что было сил.

Дверь открыла девушка лет семнадцати с такими огромными черными глазами, что Дима сначала испугался, а потом вспомнил Демона из Третьяковской галереи. Девушка между тем отступила в коридор и молча махнула рукой: проходи, мол.

— Здравствуйте. Гасымовы тут живут? — спросил Дима. — Я из школы, пришел Эмиля навестить.

Девушка повторила свой жест.

«Может, она глухонемая?» — подумал Дима и пошел вслед за девушкой.

Вдоль коридора свешивалось с веревок белье и разноцветная одежда. На маленькой кухне стояла на плите и исходила запахом специй какая-то огромная вещь, которую даже неприлично было назвать кастрюлей. «Может быть, она называется казан?» — загадал Дима, смутно припоминая экспозицию этнографического музея. В комнате и кухне, на Димин взгляд, находилось не меньше десяти-двенадцати человек, по большей части детей и женщин. Все они были заняты какими-то своими делами, и все дружелюбно обращались к Диме с какими-то приветствиями на ломаном русском языке. Никто ничего не спрашивал.

В крошечной комнатке около кухни почти не было света, потому что окно выходило прямо в противоположную стену. Эмиль лежал на старинной железной кровати, которая, по-видимому, досталась нынешним обитателям квартиры вместе с самой квартирой, и казался еще меньше, чем обычно. Глаза у него сделались почти такие же огромные, как у его родственницы.

Увидев Диму, малыш радостно подскочил, завопил, но тут же упал обратно на подушку и закашлялся.

— Лежи, лежи! — испугался Дима.

— Да, да! — закивал Эмиль, стараясь быть или хотя бы казаться послушным. — Будем задачки делать?

— Будем, конечно, — Дима достал из кармана блокнот, снял куртку и положил ее на спинку кровати.

— Смотри, кто у меня есть! — сказал Эмиль, подтаскивая к себе по кровати большую мягкую игрушку — не то медведя, не то собаку. Игрушка была какого-то немагазинного вида — из серого драпа, с широкой удивленной мордой. Ручки Эмиля, тянущиеся из рукавов пижамы к медведесобаке, такие тоненькие, что в Диминых ушах отчетливо прозвучал голос Александры Сергеевны: «Дима, ты Короленко „Дети подземелья“ читал?»

— Слушай, как он умеет! — с гордостью заявил малыш и как будто бы почесал игрушку за ушами.

У Диминому удивлению, игрушка заговорила:

— Было когда-то двадцать пять оловянных солдатиков, родных братьев по матери — старой оловянной ложке; ружье на плече, голова прямо, красный с синим мундир — ну, прелесть что за солдаты! Первые слова, которые они услышали, когда открыли их домик-коробку, были: «Ах, оловянные солдатики!» Это закричал, хлопая в ладоши, маленький мальчик, которому подарили оловянных солдатиков в день его рождения. И он сейчас же принялся расставлять их на столе. Все солдатики были совершенно одинаковы, кроме одного, который был с одной ногой. Его отливали последним, и олова немножко не хватило, но он стоял на своей одной ноге так же твердо, как другие на двух; и он-то как раз и оказался самым замечательным из всех…

Странно, но голос, которым игрушка рассказывала сказку Андерсена, показался Диме знакомым.

— Здорово, правда? — спросил Эмиль и снова что-то проделал.

— До свидания, Эмиль, — сказала медведесобака по-прежнему знакомым голосом. — До новой встречи, — и замолчала.

— Отличная игрушка, — искренне сказал Дима. — Я никогда таких не видел. А как его зовут?

— Аларм, — ответил Эмиль.

— Аларм? — изумился Дима. — Но ведь это по-английски значит «тревога»…

— Ничего не знаю, — затряс головой малыш. — Аларм — мне нравится!.. Ты кушать хочешь? — вдруг спохватился он. — Прости меня, Дима, гость в доме, а я… Я скажу — Мариам подаст…