Гвен Винн

Некому было возразить. Поскольку у Амброза Винна не было больше наследников по линии сына, поместье, которым он когда-то владел, переходило к детям его дочери. А из детей дочери в живых оставался только Льюин Мердок. Жилец Глингога, таким образом, становился неоспоримым наследником Ллангоррена; и поскольку никто не оспорил его прав, он теперь владелец поместья, стал им, как только были завершены все формальности. Все это было проделано в спешке, вызвавшей отдельные замечания, если не настоящий скандал.

Но Льюин Мердок не из тех, кого это беспокоит; и, по правде говоря, он теперь редко бывает трезв, чтобы что-то почувствовать. В новом роскошном доме, с толпой слуг, ожидающих приказа, с изобилием вина, жизнь совсем не такая, как в полуразрушенном сооружении на поляне Кукушки, и Льюин предается своей страсти к выпивке; все управление поместьем он предоставляет своей ловкой лучшей половине.

Ей не понадобилось заботиться об обстановке. Ее муж, ближайший родственник покойной, вступил во владение и всем имуществом, включая мебель; а немногие личные вещи мисс Линтон были стремительно перемещены в небольшой скромный дом, расположенный поблизости. К счастью, старая леди не осталась без средств; у нее их достаточно, чтобы жить с удобствами, хотя и экономно; в частности, она больше не может позволить себе камеристку, особенно такую дорогую, как Кларисса. Как и сказал Джек Уингейт, француженка получила формальное извещение об увольнении. Но хитрая мадмуазель и не собиралась жить в десятикомнатном домике, пусть даже обособленном; и благодаря вмешательству своего покровителя священника по-прежнему живет в Ллангоррене и прислуживает бывшей красавице Мабилля, как раньше прислуживала престарелой красавице Челтхема.

Пока новая хозяйка пребывает в хорошем расположении духа и всем довольна. Авантюристка-француженка добилась цели, к которой долго шла, хотя и ждала не очень терпеливо. Часто смотрела она через Уай на улыбающиеся земли Ллангоррена, как смотрел падший ангел на сад Эдема; часто видела группы людей, казавшиеся ей ангелами, но не павшими, а в милости – ах! В ее представлении больше чем ангелами – это знатные и богатые женщины, в распоряжении которых все, к чему она стремится, все удовольствия мира и чувств.

Эти избранные больше не в поместье, зато она здесь – владеет тем самым раем, в котором они развлекались! И надеется, что они сюда вернутся и будут окружать вниманием и дружбой ее, как окружали Гвендолин Винн. Выросшая при режиме Луи и прошедшая выучку в школе императрицы Евгении[136], она не боится социального пренебрежения или отчуждения. Да, она не во Франции, а в Англии; но ей кажется, что это не имеет значения. И не без причин. Этика двух стран, такая разная в прошлом, в последнее время опасно сблизилась – с тех пор, как рука, пролившая кровь на бульварах Парижа, встретила дружеское рукопожатие королевы на причале Шербура. Позор этого рукопожатия упал на всю Англию, распространился по ней, как чума; не местная или временная эпидемия, а такая болезнь, которая устойчиво сохраняется и испускает свои зловонные испарения в потоке грязной литературы, в книгах романистов, не знающих ни стыда, ни совести, в статьях газетных писак, в которых нет ни правды, ни искренности, в театрах, которые мало чем отличаются от публичных домов, в биржевых скандалах, пачкающих имена, которыми гордится английская история: – все приметы английской морали быстро исчезают.

Тем лучше для Олимпии, урожденной Рено. Подобно всем живущим разложением, она наслаждается им, процветает в высшем обществе второй империи и восхищается противоестественным чудовищем, которое повсюду рассевает отравленное семя. Видя, как оно расцветает, новая хозяйка Ллангоррена надеется извлечь из этого выгоду. Она не боится неудачи при попытке проникнуть в общество. Это общество больше для нее не табу. Она знает, что десять тысяч годового дохода приведут ее в королевскую гостиную, даже к самим ступеням трона; и мало что потребуется, чтобы попасть в «Херлингем» и в Чизвикский сад[137]. В этом саду она будет не единственным цветком с ядовитыми свойствами и грязным запахом; напротив, будет шуршать юбками среди десятков дам, удивительно напоминающих красавиц Реставрации и Регентсва, похожих на раскрашенный кукол времен Чарльза Второго и Далил Георга Четвертого; смелостью нравов и косметической яркостью не уступающих им.

Жена Льюина Мердока надеется оказаться среди них – снова пользоваться известностью, как в Булонском саду и на балах полусвета.