Гвен Винн

– Ничего нет, – отвечает клерк, просмотрев письма на букву Р и обращаясь с ними, как с колодой карт.

– Вы уверены, сэр? Прошу прощения. Я должен через час уехать и, ожидая очень важного письма, могу ли попросить вас взглянуть снова?

Во всем мире не найдется персонала услужливей, чем в Лэнгхме. Это представители высшего типа отельной цивилизации. Вместо того, чтобы проявить раздражение, клерк соглашается и начинает снова просматривать письма на Р; закончив, он говорит:

– Нет, сэр; ничего на имя Райкрофт.

Носитель этого имени отворачивается с явным разочарованием. Отрицательный ответ означает, что письмо вообще не было написано, и это печалит и раздражает его. Все равно что повторный удар – вторая пощечина, чтобы еще сильнее унизить – после того как он простил первую. Больше он не будет унижаться – и никогда не простит. С таким решением он поднимается по большой парадной лестнице в свой номер, чтобы снова приготовиться к пути.

Пароход от Фолкстоуна на Булонь уходит с приливом. Заглянув в Брадшо[120], он узнает, что сегодня пароход отходит в четыре часа пополудни, а поезд с Чаринг-Кросс[121] — в час дня. До этого еще несколько часов.

Чем их занять? Он не в настроении для развлечений. Ничто в Лондоне его сейчас не развлечет, ничто не даст минуты спокойствия.

Может, в Париже? Он попробует. Там мужчины забывают о своих горестях – женщины тоже; слишком часто оставляют они там свою невинность, честь и репутацию. В дни Наполеона Малого это великое кладбище: принимает всех и делает такими же запятнанными, как сам императорский режим.

И он может поддаться этому влиянию, зловещему, как сам ад. В его нынешнем настроении это вполне возможно. И это будет не первая низверженная благородная душа, разбившаяся о рифы разочарования; любовь встретила непреодолимую преграду, с возлюбленной больше никогда не удастся поговорить, скорее всего, они больше никогда не встретятся.

Ожидая поезд на Фолкстоун, Райкрофт переживает мучительные воспоминания; в надежде спастись от них он уходит в бильярдную – в Лэнгхеме это весьма усовершенствованное заведение, с лучшими столами.

Он играет партию с маркером и проигрывает. Но не поэтому бросает кий и уходит. Если бы он выиграл у лучших игроков мира, результат был бы тот же самый.

Снова поднявшись в свой номер, он обращается к вечному другу никотину. Сигара в сопровождении стакана бренди способна успокоить его мятущийся дух; закурив сигару, он звонит и заказывает бренди. Ему приносят выпивку, он садится у окна, расстегивает пояс и смотрит на улицу – и то, что он видит, вызывает у него новый приступ боли; хотя двум другим то же самое приносит величайшее счастье Потому что напротив в «Олл Соулз»[122] происходит венчание; в этой церкви многие фешенебельные пары соединяют свои руки и судьбы на всю жизнь. Как раз в этот момент очередная пара вступает в церковь; быстро сменяют друг друга экипажи, кучеры с белыми розетками и увитыми лентами кнутами, слуги тоже разодеты – необыкновенно нарядное зрелище.

С улыбающимися лицами, словно светясь, брачная процессия исчезает в церкви, зрители выглядят радостными, словно лично заинтересованы в происходящем, но из окна напротив капитан Райкрофт наблюдает за всем этим с противоположными чувствами. Он представляет себя во главе такой процессии, а потом понимает, что никогда этого не будет.

Вздох, который сменяет гневное восклицание; яростный звонок колокольчика, выдающий, насколько взволновало его это зрелище.

И когда заходит слуга, капитан восклицает:

– Вызовите мне кэб!

– Карету, сэр?

– Нет, небольшой экипаж. И как можно быстрее отнесите вниз багаж.

Все его вещи в саквояжах, он распаковал только несколько необходимых предметов; брошеная монета обеспечивает стремительный спуск вещей вниз.

Через двадцать секунд по свистку у входа в Лэнгхем оказывается экипаж, еще через двадцать багаж путника поднят на крышу, а более легкие предметы уложены внутрь. И вот, ускорив свой отъезд, капитан Райкрофт, который уже оплатил счет, садится в кэб и уезжает.

Но после оставления Лэнгхема эта быстрота кончается. Кэб ползет, как черепаха. К счастью, пассажир не торопится; напротив, он приедет слишком рано для фолкстоунского поезда. Он хотел только уйти подальше от этой церемонии, которая вызывает у него такие противоречивые чувства.

Закрытый в обитом плюшем экипаже, потрепанном и не очень чистом, он убивает время, глядя в окно на витрины магазинов. Для прогулок по Риджент-Стрит[123] час еще слишком ранний. Некоторое отвлечение, если не забаву, капитан находит, наблюдая за руками кучера: они движутся так, словно тот гребет веслами. Эти движения комично напоминают о Уае и о лодочнике Уингейте.