Гвенди и ее волшебное перышко

Гвенди ложится в постель и, в последний раз взглянув на пульт управления, выключает лампу на тумбочке у кровати. Перед тем как лечь спать, она принесла пульт к себе в спальню и поставила на комод. Теперь она думает, что, наверное, надо поставить его поближе. На всякий случай.

Она тянется к выключателю, чтобы опять включить свет – но замирает, услышав скрип дверцы на петлях, которые давно пора смазать. Она узнает этот звук. Это дверца платяного шкафа.

Не в силах пошевелиться, она в ужасе наблюдает, как из шкафа выходит темная фигура. Она пытается крикнуть: Стоять! У меня пистолет! Я уже набрала службу спасения! – все, что угодно, лишь бы выиграть время, но вдруг понимает, что затаила дыхание и не может выдавить из себя ни звука. Внезапно вспомнив о пульте, оставшемся на комоде, она резко отбрасывает одеяло и пытается встать.

Но ночной гость не дает ей подняться.

Он бросается к ней, хватает за талию и валит обратно на кровать. Она кричит и пытается вырваться, бьет его по лицу, целясь ногтями в глаза, и срывает с него лыжную маску.

Гвенди видит его лицо в тусклом свечении телеэкрана и задыхается от испуга.

Это Фрэнки Стоун – почему-то снова живой и точно такой же, каким был почти двадцать лет назад, в тот вечер, когда он убил парня Гвенди, – в камуфляжных штанах, темных очках и футболке, с дурацкой ухмылкой на прыщавом лице, с длинными сальными волосами, рассыпавшимися по плечам.

Он наваливается на Гвенди всем своим весом, прижимает к матрасу и шипит ей в лицо, обдавая несвежим, проспиртованным дыханием:

– Отдай мне пульт, тупая сука. Отдай его мне, или я съем тебя живьем.

А потом его рот открывается нереально широко, и мир вокруг Гвенди гаснет, когда Фрэнки Стоун глотает ее целиком.

20

Гвенди резко садится на постели, цепляясь за мокрые от пота простыни, и ловит ртом воздух. Ее взгляд устремляется на дверцу шкафа – она плотно закрыта, – потом к пульту на комоде. Пульт на месте, там же, где Гвенди его и оставила, лежит в темноте, пристально наблюдая за ней.

21

– Может, я все-таки положу ваш чемоданчик в багажный отсек, госпожа конгрессмен?

Гвенди смотрит на второго пилота (он представился пару минут назад, когда она вошла в восьмиместный частный самолет, но его имя уже вылетело у нее из головы).

– Спасибо, не надо. У меня там ноутбук. Может быть, я поработаю, пока мы летим.

– Хорошо, – говорит он. – Взлет через двадцать минут.

Он ободряюще ей улыбается – мол, ваша жизнь в моих руках, дамочка, но я замечательно выспался, а утром лишь немного нюхнул кокаина, так что все под контролем – и ныряет обратно в кабину.

Гвенди зевает и смотрит в окно на оживленную взлетно-посадочную полосу. Полет будет коротким, и меньше всего ей хочется работать в пути. Она не выспалась, и настроение у нее скверное. Не прошло и двух суток с тех пор, как в ее жизнь вернулся пульт управления, а потрясение и любопытство уже успели смениться злостью и возмущением. Она смотрит на свой чемоданчик, лежащий под сиденьем впереди, и с трудом подавляет желание снова проверить, на месте ли пульт.

Она закрывает глаза и пытается угомонить навязчивый внутренний голос, который никак не желает умолкнуть. Потом резко вздрагивает и открывает глаза, сообразив, что чуть не заснула. Спать нельзя. Нельзя оставлять пульт без присмотра.

– Это не опасно? – спрашивает она и только потом понимает, что говорила вслух. Снова смотрит на чемоданчик. Лететь часа полтора. Что такого ужасного может случиться, если она ненадолго вздремнет? Гвенди не знает, и ей как-то не хочется выяснять. Поспать можно будет и дома.

Это не опасно? Ей вспоминается старый фильм с Дастином Хоффманом, где был зловещий нацист-стоматолог. Это не опасно?

Когда дело касается пульта, Гвенди знает ответ. Пульт управления очень опасен. Очень.

– Мы готовимся к взлету, госпожа конгрессмен, – говорит второй пилот, выглянув из кабины. – Мы должны приземлиться в Касл-Роке за пять минут до полудня.

22

Если быть честной с собой – а когда самолет поднялся в облака над бурой лентой реки Потомак, Гвенди решила быть с собой предельно честной, – то придется признать, что главной причиной ее паршивого настроения нынешним утром служат давно позабытые воспоминания из юности.

Это был теплый и ветреный августовский день, незадолго до начала десятого класса. В первый раз за несколько месяцев Гвенди бежала вверх по Лестнице самоубийц. Добравшись до вершины, она села передохнуть на той же самой скамейке, где несколько лет назад с ней впервые заговорил человек по имени Ричард Фаррис. Она закрыла глаза и запрокинула голову, подставляя лицо теплому солнцу и легкому ветерку.