Гвианские робинзоны

<p>Луи Буссенар</p><p>Гвианские робинзоны<a l:href="#c_1">^{1}</a></p><p>Роман</p>

Louis Boussenard

LES ROBINSONS DE LA GUYANE

© А. А. Лущанов, перевод, 2024

© Е. В. Трепетова, статья, примечания, 2024

© Издание на русском языке, оформление

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

© Издательство Азбука®

⁂

<p>Часть первая</p><p>Белый тигр</p>

<p>Глава I</p>

Буря у экватора. — Перекличка каторжников. — Излишнее рвение. — К оружию! — Побег. — Голод — не тетка. — Охотники на людей. — Не все каторжники одинаковы. — Собаки каторги и свободные псы. — Ночь в девственном лесу. — Добыча и тень. — Тигр пятнистый и тигр белый. — Неудачный выстрел, но превосходный сабельный удар. — Месть благородного сердца. — Прощение. — Свободен!..

Исполинские деревья экваториального леса гнулись под порывами ураганного ветра. Яростно громыхал гром. Его раскаты, то приглушенные, то резкие, краткие и длительные, сухие и трескучие, порой причудливые, но всегда жуткие, сливались в единую и бесконечную грохочущую симфонию.

С севера на юг и с востока на запад, на сколько хватало глаз, над верхушками деревьев протянулась громадная черная туча, окаймленная зловещей красноватой полосой. Словно из кратера перевернутого вулкана, из нее сыпались ослепительные молнии всех цветов и форм, сплетаясь в колоссальный фейерверк.

Тяжелые испарения, поднятые беспощадным солнцем со дна бесконечных болот и из глубин непролазных чащоб, превращались в настоящие смерчи. То, что в Европе называют струями дождя, здесь напоминало сплошные потоки расплавленного металла, с мелькающими сквозь них проблесками молний.

Листья летели наземь, словно сносимые лавиной градин или, еще точнее, под натиском струй из миллионов брандспойтов.

Время от времени огромное акажу^{2}, гордость девственного леса, валилось на землю как подкошенное; зеленый эбен^{3} высотой больше сорока метров и прочный, как рельс, раскачивался из стороны в сторону подобно тростинке; столетний гвианский кедр^{4} толщиной в четыре обхвата разлетался в щепки, будто сосновое полено. Другие деревья — симаруба^{5}, боко^{6}, анжелик^{7}, — чьи верхушки касались туч, пали первыми.

Эти гиганты, намертво связанные друг с другом сетью лиан и густо оплетенные цветущими орхидеями, бромелиевыми^{8} и ароидными^{9}, сначала дрожали, а затем обрушивались все разом, словно от одного удара. Тысячи красных лепестков, похожие на брызги крови, пролитой поверженными лесными великанами, усеивали траву.

Смолкли обезумевшие от страха лесные животные и птицы. Был слышен лишь оглушительный рев урагана, достигавший временами невероятной мощи.

Эта грозная симфония природы, сочиненная демоном бурь и исполняемая хором титанов, бушевала над необъятной долиной Марони^{10} — большой реки во Французской Гвиане^{11}.

Ночь наступила мгновенно, с особенной стремительностью, обычной для экваториальных областей, где не бывает ни сумерек, ни утренней зари.

И тот, кто еще не привык к этим грозным буйствам тропической природы, был бы весьма удивлен при виде сотни мужчин всех возрастов и разных национальностей, которые выстроились в четыре шеренги под большим навесом, молчаливые, бесстрастные, со шляпами в руках.

Крыша навеса из листьев пальмы ваи^{12} грозила ежеминутно сорваться и улететь прочь. Столбы из дерева гриньон^{13} шатались от порывов ветра; четыре фонаря, висящие по углам, были готовы погаснуть в любую секунду.

Но лица людей — арабов, индейцев, негров, европейцев — несли на себе печать мрачного безразличия.

Все были босиком, одеты в штаны и блузы из грубой серой ткани. На спинах — большие черные буквы И. и К.[1], разделенные якорем.

Между рядами каторжников медленно прохаживался мужчина среднего роста с невероятно широкими плечами и грубым лицом, разделенным надвое пышными каштановыми усами с длинными нафабренными кончиками. Взгляд его серо-голубых глаз ни на чем не задерживался, но ничего не упускал из виду, придавая лицу незнакомца особое выражение хитрости и двоедушия, вызывающее смутную тревогу у всякого, кто с ним сталкивался.

Отложной ворот и обшлага его темно-синего форменного сюртука были обшиты серебряными галунами. На портупее висела короткая сабля, бившая его по икрам, за поясом — седельный пистолет. В руке мужчина сжимал крепкую дубинку, время от времени с довольным видом проделывая ею нечто вроде фехтовального мулине^{14}, и точность жестов выдавала в нем искушенного мастера боя на палках.

Щеголяя козырьком кепи из той же ткани, что и мундир, он пристально озирал с головы до пят каждого из тех, кто стоял в шеренгах и отзывался, услышав свое имя.