Гвидово поле. Хроники Паэтты. Книга V

Перед нами был уже повзрослевший Увилл — ему не так давно исполнилось двадцать семь. Теперь его лицо украшала аккуратная борода, а длинные волнистые волосы были стянуты в хвост. Давину и вовсе минуло сорок четыре, и в его бороде, а также и в волосах уже хватало серебряных нитей. И оба они сейчас словно сгорбились от непомерной тяжести великой скорби.

Наконец Увилл пошевелился. Словно сомнамбула, он подошёл к столу и аккуратно положил на него пергамент, который тут же сложился по привычным сгибам, на время скрыв страшные строки, что были начертаны на нём. Однако Давину казалось, что он и сейчас видит их, будто горящие письмена.

Письмо было из Колиона. Лаура умерла. Об этом Увиллу сообщал не Дафф, а Камилла — его младшая сестра. Единственная сестра, потому что своих сводных сестру и брата, рождённых от Даффа, он никогда не считал роднёй. Сам же лорд домена Колиона не удосужился написать ни строчки.

Камилла писала, что мама будет погребена через две недели. Как ни поспешал гонец, он всё же потратил на дорогу шесть дней. Очевидно, что если Увилл хотел поспеть попрощаться с Лаурой, ему нужно было поторопиться.

— Я не поеду, — глухо сказал юноша, сглатывая ком в горле.

— Не говори глупостей, Увилл. Ты должен ехать. Мы оба должны.

— Но отец…

— Мы выезжаем завтра с рассветом, — оборвал его Давин. — Приготовь всё необходимое.

Давин говорил сухо и резко. Ему было больно, и он чувствовал боль Увилла, которую тот пытался скрыть. Он хотел бы обнять юношу, но понимал, что тот этого не допустит. Несмотря на это, Давин понимал, что Увилл сейчас просто раздавлен, и ему нужно время, чтобы прийти в себя и осознать случившееся. Поэтому он, не говоря более ни слова, вышел из кабинета, оставив сына наедине со своим горем.

Сколько прошло времени, Увилл не осознавал. Он так и стоял рядом со столом, глядя на сложенный лист пергамента в пляшущем свете свечи. В голове была какая-то отупляющая пустота, в которой плясали обрывки мыслей. Он с трудом вспоминал лицо матери, которую не видел около двадцати лет. Он пытался представить свою сестру, которую видел грудной малышкой. Он думал о том, что время теперь холодное — то и дело укрытую снегами землю хлестали яростные метели, и что лучше бы было отправляться в Колион в крытом возке, а не верхом.

Однако же, употребляя слова вроде «вспоминал», «представлял», «думал», мы невольно вводим читателя в заблуждение, поскольку все эти понятия подразумевают некое волевое действие. У Увилла всё было не так — эти образы мимолётно возникали, словно тени на покрытой рябью воде, и тут же исчезали в пустоте.

Скрипнула дверь, и юноша машинально повернулся. В кабинете было уже темно, если не считать света одинокой свечи и почти потухшего камина. В дверь вошла юная девушка. Её худощавое лицо было искажено сейчас глубокой скорбью, а в глазах стояли слёзы. Тёмно-русые волосы до плеч, большие тёмные глаза, кожа, с которой не до конца ещё сошёл летний загар. Невысокая, стройная. Её вполне можно было назвать красивой. Полагаем, читатель уже узнал Солейн, которой минувшим летом как раз исполнилось девятнадцать.

— Увилл… — горько выдохнула она, протягивая руки к юноше.

— Солли… — бесцветным голосом ответил он, делая шаг навстречу.

Солейн уже давно не называла его Вилли, как делала это в детстве, но он, в свою очередь, продолжал звать её Солли. И это было не только с ней. Никто не обращался к этому харизматичному юноше иначе чем «Увилл». Даже Давин.

Сдерживаемые слёзы прорвались наружу, и, заплакав, Солейн бросилась в объятия Увилла:

— Мне так жаль, Увилл…

— Мне тоже, — хрипло проговорил он, целуя её волосы. — Отец говорит, что поутру мы уезжаем.

— Я знаю. Нужно ехать, Увилл. Ты должен…

— Знаю, — он судорожно сжал её хрупкое тело.

— Ты ведь простил её, Увилл?..

Спазм сдавил горло юноши, поэтому он лишь закивал, чувствуя, как глаза наконец наполняются слезами. Ему это было нужно, и потому он был бесконечно благодарен Солли за это.

— Да, плачь! — обхватив ладонями его лицо, прошептала девушка, по щекам которой также, не переставая, текли слёзы. — Плачь, любимый мой… Плачь…

И Увилл зарыдал. Хрипло подвывая, он плакал, уткнувшись в плечо Солейн, а та гладила его волосы, орошая их своими слезами.

Выплакавшись, он поднял опухшее, заплаканное лицо.

— Она умерла, думая, что я её ненавижу… — с раздирающей душу болью пробормотал он.

— Она так не думала, Увилл, — лаская мокрые щёки, прошептала Солли. — Поверь мне.

И она стала целовать их, словно осушая от следов слёз. Увилл жадно подставлял лицо этим поцелуям, и сам отвечал тем же. На какое-то время боль слегка отступила.

***

За минувшие тринадцать лет в жизни Увилла произошло много маленьких событий, которые, быть может, и не стоят того, чтобы на каждом из них останавливаться отдельно, но, несомненно, заслуживают упоминания. Не будучи лордом домена, он однозначно был лордом — он вёл себя как лорд, он ощущал себя лордом, и, что самое важное, лордом он был в глазах окружающих.