Гвиневера. Дитя северной весны

– Бедивер, я не привыкла к лести. Я даже не привыкла к тому, что меня называют «госпожа», и кто знает, сколько пройдет времени, прежде чем я начну думать о себе как о королеве? Возможно, некоторые считают наш северный образ жизни отсталым и грубым, но он, по крайней мере, открытый и честный, и в нем нет… нет… – Я запнулась, не в силах придумать, что сказать, не оскорбив при этом его.

– Как же тебя называть? – спросил он, своим любезным поведением помогая мне скрыть смущение.

– Гвен. Меня называли так всю мою жизнь.

– Хорошо, – ответил он серьезно, но глаза продолжали озорно поблескивать. – С этого момента в любом личном разговоре я буду называть тебя Гвен до тех пор, пока ты не попросишь меня этого не делать. Так будет лучше?

– Намного, – сказала я с облегчением, чувствуя себя так, будто заставила Быстроногую сделать опасный прыжок.

– Теперь о королевском чародее. – Мой спутник оглядел собравшихся, потом пожал плечами. – Наш достойный мудрец не любит переполненных помещений и обильную еду, поэтому он, вероятно, взял легкую закуску и удалился на вершину ближайшего холма, чтобы поесть в одиночестве. Ты же знаешь, он немножко странный, но, если учесть его возраст и значимость для Дела, такие желания следует уважать.

– О-о-о, – сказала я, чувствуя облегчение. – Я боялась, что езда в течение целого дня слишком утомила его. Ты уверен, что за этим не стоит ничего, кроме его привычек?

– Совершенно уверен, – последовал ответ. – Я знаю его с детства, и он так же крепок, как и всегда, хотя бывает не в настроении, когда вынужден путешествовать. Не забывай, он мастер перевоплощения, и хотя иногда ему удобно предстать на людях в облике болезненного, убогого старика, чародей по-прежнему силен и энергичен.

Я засмеялась.

– После нашей встречи с посланцем Владычицы я так и подумала. – Одна из сестер Бригит протянула мне миску со свежей зеленью, я взяла немного и поблагодарила ее, затем снова обратилась к Бедиверу. – Как получилось, что ты столько времени знаешь его?

– Артур и я росли в одном доме. – Он положил себе салата и начал с удовольствием поедать нежные листья. – В моем понятии, я был приманкой, предназначенной для отвлечения внимания от другого ребенка, если кто-то начнет охотиться за ним. Конечно, ни один из нас тогда этого не знал. Мы были просто приемышами, которые росли при небольшом дворе, без особой суеты и внимания. Сэр Эктор относился к нам так же, как и к собственному сыну, Кэю. Так могли бы расти любые три брата в любом кумбрийском королевстве.

– А Мерлин?

– Он был просто нашим наставником. Тогда мы понятия не имели, кто он такой – просто чудаковатый учитель, оказавшийся в забытом уголке Уэльса. Иногда какой-нибудь гость приносил известия о делах при верховном дворе, оттуда и могли пойти рассказы о сыне короля Утера, спрятанного волшебником в потаенном месте. Но все это было очень далеко от нашей простой жизни и с таким же успехом могло оказаться одной из сказок о далеких землях, которые рассказывал наш учитель… Никому из нас, мальчиков, не приходило в голову, что мы были частью легенды.

Я кивнула, вспоминая Катбада и его чудесные рассказы.

– Напоминает Троянскую войну, что-то таинственное, происходящее в ином мире…

Бедивер ухмыльнулся.

– Похоже, твое образование вовсе не было деревенским, – заметил он. – Откуда ты знаешь «Илиаду»?

– От своего учителя, жреца Катбада. Я рано узнала о ней. Помню, как тем же вечером я рассказывала о ней няньке, пока мама расчесывала мне волосы, и как Нонни была поражена тем, что королева предпочла бросить свой народ, чтобы быть со своим возлюбленным. «Для какой-нибудь грязной чужестранки это нормально, но ни одна кельтская королева так бы не поступила!» – Я передразнила презрительный тон Нонни, и Бедивер рассмеялся. – До того момента мне казалось, что я завидую Елене, ее красоте и тому, что ее добивалось столько мужчин, но потом очень обрадовалась, что принадлежу к кельтам, а не к грекам.

Несколько секунд мы ели в молчании, потом я спросила:

– А как ты себя чувствуешь, будучи частью легенды?

– Сама понимаешь, нужно время, чтобы к этому привыкнуть.

Я многозначительно кивнула, и он снова улыбнулся.

– Да, вероятно, сейчас и ты испытываешь нечто подобное. Но, говоря по правде, Гвен, как только потрясение и первое смущение исчезнут, все пойдет точно так же, как и раньше. По утрам нужно вставать и одеваться, потом выполнять то, что намечено на день; обед по-прежнему подается в сумерках, и арфу надо настраивать прежде, чем петь. В том, чем мы занимаемся, нет ничего таинственного. Но Дело, которому мы служим, и впрямь замечательное. Оно никогда не перестает поражать меня.

Он помолчал и, взяв кубок, стал медленно поворачивать; березовое вино плескалось внутри, от него исходил чистый, острый запах. Его суровое лицо смягчилось, и в голосе зазвучали благоговение и восторг.

– Я не знаю, началось ли оно с мечты Артура или Мерлина, но это великолепное Дело, ради которого стоит работать. И… – он поднял кубок, – по-моему, нам повезло, что ты будешь участвовать в нем.