Гвиневера. Дитя северной весны

Щенок повел себя с ирландкой так, будто она была его старым другом, и всех нас заразила неиссякаемая энергия. Мы вывели щенка на луг, подальше от искушений кухонного костра, и сняли с него поводок. Со свирепым рычанием и радостным победным тявканьем он носился вокруг нас, неуклюже гоняясь за бабочкой, и тут же останавливался, чтобы рассмотреть наклонившийся цветок желтого мака.

Мы возились с ним, радуясь возможности побегать и посмеяться, а когда он свалился без сил, вывалив язык, мы плюхнулись на траву рядом с ним.

Отдышавшись, я спросила Бригит, как она поладила с Лавинией в паланкине. Она широко ухмыльнулась и призналась, что, похоже, Винни считает всех кельтов варварами, даже если они всю свою жизнь были христианами.

– Ты всегда можешь вернуться и поехать со мной, если она тебе сильно надоест, – напомнила я, но она покачала головой.

– Благодарю, но я останусь в паланкине. И очень надеюсь, что в следующий раз, когда нам будет нужно ехать так далеко, мы поплывем на лодке.

Грифлет оглянулся по сторонам, когда Бригит упомянула свою религию, и, поддавшись порыву, я спросила его, исповедует ли его семья христианство.

– Да, госпожа. То есть, христиане моя мать и я. Мой отец с детства был последователем Митры.

– Как же разные боги уживаются под одной крышей? – спросила я с любопытством, отгоняя Цезаря, вцепившегося в рукав моего платья.

– Вполне нормально. В основном по этому поводу суетятся епископы. Люди при дворе исповедуют самые разные религии.

Король Утер и его воины поклоняются богу воинов Митре, но есть и такие, кто верен старым обрядам, а кельтские и римские христиане собираются вместе на богослужение.

Это успокаивало – при таком разнообразии я, возможно, не буду ощущать неловкости.

Наступили сумерки, и я понимала, что Бригит захочет найти укромное место, чтобы прочитать вечерние молитвы. Думая, что Грифлет пожелает присоединиться к ней, я предложила им пойти помолиться вместе, а мы с Цезарем подождали бы их возвращения.

– Я буду находиться в поле вашего зрения, и от лагеря я не уйду, – добавила я, помня об ответственности, лежащей на Грифлете. Они отошли к ивам у ручейка, а щенок уютно прижался ко мне и заснул.

Вечер был ласковым и мирным и скоро в сумерках зазвучало громкое пение дрозда. Может быть, другие птичьи песни красивее или более искусны, но я не знаю ни одной звонче и радостней этой. Она разрасталась и разливалась в мягких сумерках, веселая, счастливая, победная, и так захватила меня, что я ощутила близость к богине. Улыбнувшись, я довольно потянулась, считая эту песню молитвой.

В темноте шатра я засыпала под крик кукушки. Неожиданно я подумала о том, где сейчас Кевин. Слышит ли он первые звуки весны? Даже сейчас я не могла допустить, что птицы унесли его в вечный сон Аннона, и если память в силах удержать человека на этой земле, я не должна забывать его никогда.

22 ЧЕРНОЕ ОЗЕРО

На следующий день после известия о коронации мы с Кевином ехали рысью по дюнам Рейвенгласса, вдоль берега, смеясь над стаями черноголовых чаек, окружавших нас с пронзительными и неодобрительными криками, когда мы проезжали мимо их гнездовий. Потом мы направились по тропинке к дальнему концу устья реки и по дороге спорили, справедливо ли то, что я не могу участвовать в таких важных событиях, как поездка вместе с отцом в отдаленные места страны или присутствие на посвящении в святилище.

– Это просто здравый смысл, Гвен. Ты не умеешь владеть мечом; ты не сможешь защититься в случае нападения, а в подобных случаях слишком опасно просить об этом воинов, когда им надо обороняться самим.

– Ну, значит, меня нужно было научить! Посмотри-ка на Будикку. Она защищала свою страну мечом и наголову разгромила римлян, когда повела против них армии. Или Венноланда, королева-воин из Корнуолла, надела доспехи и схватилась со своим мужем в поединке один на один, чтобы не позволить двум армиям убивать друг друга. Она победила в честной схватке!

– И убила верховного короля, – с ухмылкой сказал Кевин. – Может быть, именно тогда и решили запретить обучать женщин ратному делу.

– Глупости! Ни один кельт не подтвердит это. В конце концов, он сам накликал на себя беду: предал ее публично, и она имела право вызвать его на поединок. Нет, готова побиться об заклад, именно римляне превратили женщин в домашних клушек. Несмотря на все их самодовольство, клянусь, они боялись встретиться лицом к лицу с вооруженной женщиной.

– Я не виню их, – добродушно ответил Кевин, и я подумала, не сражаются ли ирландки рядом со своими мужчинами, как раньше. Я не успела спросить его об этом, потому что Быстроногая шарахалась в сторону от гадюки, уже уползавшей с тропинки. Кевин немедленно выхватил кинжал, но змея исчезла, и, поскольку она не собиралась нападать на нас, мы поехали дальше.

– Все-таки это несправедливо, – продолжала я с негодованием. – Став королевой, я буду ездить с воинами, когда захочу.

– До тех пор, пока твой муж не запретит тебе этого.