Happy End для девчонок

Так вот, когда мы заняли столик на четверых в уютном уголке у окна и заказали кто чай с рогаликом, кто кофе с пирожным, я уселась поближе к Владу, положила руку ему на плечо и начала веселиться: болтала как заведенная обо всем подряд. Остроумие просто било из меня фонтаном! Жаль, никто его не оценил. Катя почему-то выглядела мрачной и кусала себя за нижнюю губу, Игорь безмолвствовал как сфинкс, смотрел преимущественно в пол, только Влад изредка вставлял словечко-другое. В общем, веселья было маловато, а мне стало неловко за свою трескотню. Человек, который острословит в окружении молчунов, кусающих губы и прячущих глаза, кажется чересчур болтливым. И я невольно пустилась в рассуждения о молчунах и болтунах – наверное, чтобы оправдаться в собственных глазах. Сама не заметила, как с языка соскочило: молчат, дескать, те, кому нечего сказать, они готовы выслушивать что попало и надеются сойти за умных. Высказав эту глубокую мысль, я задним числом поняла, что меня завернуло не в ту степь, ведь Игорь как раз отличался умением слушать. Нужно было срочно сменить тему. И я заговорила о блондинах и брюнетах – кого в мире больше? Если натуральных, то брюнетов, заметил Влад, а если крашеных, то блондинов. Точнее, блондинок. Нет, сказала я, как ни крути, людей с карими глазами и темными волосами в миллионы раз больше, чем русых и светлоглазых. В таких густонаселенных странах света, например, как Азия и Африка, днем с огнем не сыщешь блондинов, если, конечно, не считать туристов. И если все население земного шара собрать в одном месте, светловолосые люди потеряются в море темноволосых. Их абсолютное меньшинство; они, можно сказать, редкость, в отличие от брюнетов, которых пруд пруди, разглагольствовала я вдохновенно. Игорь поерзал на стуле, и тут до меня дошло, что он не кто иной, как брюнет с карими глазами. Я чуть не захлебнулась кофе и принялась расхваливать брюнетов. Взять, к примеру, итальянцев: уж больно они мне нравятся, потому что живые, темпераментные, разговорчивые… Глаза у Игоря сделались страдальческими. Предавая анафеме свой язык, который зачем-то на меня ополчился и стал моим врагом, точь-в-точь как в известном изречении, я перекинулась на своих любимых актеров, сплошь американских. Распевая им дифирамбы, поздновато сообразила, что Игорь не в восторге от американского кино, и в очередной раз попробовала исправить положение: дескать, фильмов в Америке выпускают столько, что от них уже тошно и что пытаться их все пересмотреть – такое же безумие, как, к примеру, карабкаться на Джомолунгму. Теперь уже Игорь поперхнулся чаем, а я вспомнила, что в детстве он мечтал подняться на эту самую Джомолунгму, будь она трижды неладна. И заткнулась, мечтая оказаться в мрачной пустыне, о которой говорится в стихотворении Пушкина «Пророк», повстречать там шестикрылого серафима и упросить его вырвать с корнем мой грешный язык.

Очень кстати грянула музыка – ребята с гитарами и барабанами настроили свою аппаратуру и врубили песню про Элис, которая «красиво одевается, красиво говорит и знает в совершенстве латинский алфавит». Оставив за столиком тех, кто смыслил в латинском алфавите не меньше, чем Элис, я потащила Влада танцевать. Отплясывала так, что пол ходил ходуном, а краем глаза видела, что Катя с Игорем сидят как пришитые, угрюмо и молча, будто шестикрылый серафим уже разобрался с их языками, и косятся на нас с Владом как-то затравленно.

С азартом, какого свет не видывал, я выдавала все, на что была способна, чтобы очаровать Игоря хотя бы своими танцевальными талантами, раз уж вариант с вызыванием ревности буксовал. Не зря же я в средних классах посещала кружок бальных танцев, где нахваталась эффектных приемчиков из самбы и румбы, ча-ча-ча и пасадобля. И теперь демонстрировала их во всей красе, вместо того чтобы переминаться с ноги на ногу, однообразно покачиваться и размахивать руками как придется, подобно окружавшим меня горе-танцорам. Которые даже зааплодировали мне, а Влад сообщил, что я его удивила, когда отгремела «Элис» и мы направились к своему столику. Я так усердствовала во время танца, что вся взмокла. И, рухнув на стул, объявила, что не встану с него в течение ближайших пятнадцати минут.