Happyend

Никто до этого её не искал. Она никогда не была настолько кому-то нужной, чтобы ради нее что-то перерывать. Игорь… Сын отца от первого брака, уже взрослый, он часто бывал у них в гостях. Насте было лет шесть, и она все просила то катать её на шее, то подбрасывать в воздух, и пищала от восторга. Потом он завалил экзамены в институт и ушел в армию, отец умер, а Настя с матерью перебрались в Екатеринбург. Больше она Игоря никогда и не вспоминала, не то что – искать.

– Как же я рад тебя видеть! – повторил брат.

Белый рукав, ставший красным. Визги из телефонной трубки. Чужие руки, вытягивающие её из машины. Настя впервые за этот бесконечный день заплакала.

***

– Отец последний год пил по-черному, – рассказывала она пару недель спустя, – а как умер, там столько долгов его разных повылазило… Они же с мамой не были расписаны, фамилии разные. Мы и уехали.

– Про долги я знаю. Я их все выплатил.

– Игорь…

– Брось. Я не в обиде. Твою маму тоже можно понять. Я выплачивал их пять лет. Наверное, тоже мог сбежать, но не стал. Кто-то же должен был.

Настя закрыла глаза. Она привыкла жить в сугубо материальном мире – любила деньги, брендовые вещи, свою машину, любила в обед по пятницам воображать, что живет чуть лучше, чем на самом деле. С матерью отношения не ладились, друзья годились только для баров и караоке, мужчины попадались сплошь недоделанные, да и намного удобнее жить одной. А тут – Игорь, с его доброй улыбкой, вкусно пахнущим домом, приветливой женой и дочками-хохотушками. Уже в который раз, сидя на его кухне, она ловила себя на мысли, что с самого детства не была так просто, беззатейно счастлива. Словно она плыла в сером одиночестве, а потом в одночасье какая-то сила подняла ее наверх, в цветной, яркий мир, и она стала чьей-то сестрой, золовкой, тетей, стала кому-то нужной. Словно Игорь подбросил ее в воздух девчонкой, а поймал только сейчас.

Они сидели на кухне вдвоем и пили чай. От кружек шло приятное, обжигающее тепло, как от ладоней Игоря в тот злополучный день. За окном был холодный осенний вечер, из коридора доносились приглушенные голоса и смех, а Настя словно сидела посередине, на границе двух этих миров. И в тот, старый, идти совсем не хотелось.

– Знаешь, – сказала она, задергивая шторы, – может, и хорошо, что я села в ту машину.

***

Было уже темно, когда она припарковалась возле дома. Во всем дворе, кроме женской фигуры у фонаря, не было ни души. Настя закрыла машину и пошла к своему подъезду.

– Думала, я тебя не выслежу, да? – закричал женский голос ей вслед.

Настя сразу поняла, кто это – они сталкивались в полицейском участке, и та уже тогда сыпала непонятными обвинениями.

Голос из трубки.

– Заморочила ему голову, развалила семью, – продолжала жена незнакомца, с которым Насте так и не довелось познакомиться, – а потом и вовсе убила! Приспичило тебе покататься!

Настя хотела возразить, но слишком поздно увидела, что в руке у женщины было нечто, напоминавшее молоток.

– Катайся теперь, катайся! – закричала та и быстро, в пару ударов, разбила лобовое стекло у Настиной машины. Взвыла сигнализация.

– Дура! – завизжала Настя и, подбежав к женщине, бесстрашно вырвала у нее из рук молоток, оказавшийся металлической колотушкой для мяса.

Женщина была ненамного старше самой Насти. Как лишившийся волос Самсон, упустив колотушку, она сразу же сложилась пополам и начала рыдать, обхватив голову руками.

Настя смотрела на разбитое вдребезги стекло и была готова сделать тоже самое. В ней снова проснулась та, старая Настя, привязанная ко всему материальному, она вспомнила свой чудесный плащ и в бешенстве заорала:

– Да откуда вы свалились на мою голову? Одна лобовуху разбила, другой… всю голову!.. Я вообще не должна была быть в этой гребаной кофейне, и мужа твоего я видела первый раз в жизни!

– Врешь! Врешь! Тебе бы только трахаться, а у нас семья была, дети!..

Настя словно вновь оказалась в разбитой, пахнущей кровью машине, и голос все продолжал и продолжал визжать в трубке, и она вдруг сказала вслух то, что было очевидно, но почему-то раньше не приходило на ум:

– Да ты же сама его и убила! Пилила его всю дорогу, он даже трубку не мог выпустить из рук, и отвлекался… Это из-за тебя все и произошло!

Та резко перестала плакать и замерла с открытым ртом. В ее расширившихся зрачках что-то колыхнулось, словно Настя камнем бросила в них последние слова, а вода глубокая, а дно илистое и вязкое, и не достать уже камень, и будет он там всегда – ужасом осознания, который потом станет ужасом вины, и, может, ужасом всей ее жизни. Насте вспомнилась кухня Игоря, тепло от кружки с чаем, смех племянниц. Младшую тоже звали Настей, и похожа она была на маленькую Настю точь-в-точь, и Игорь так же брал ее на руки и подбрасывал вверх, а та беззаботно хохотала. И это видение-воспоминание Настя ни за что не хотела бы потерять.