Harmonia cælestis

174

Мой отец был тогда еще молод (осьмнадцатое столетие?), хотя нет, молодым он уже не считался, но выглядел моложаво (начало девятнадцатого), так вот, мой отец лежал голый в кровати, скалился во весь рот и, можно сказать, пожирал, уписывал за обе щеки вливающийся в окно спальни утренний свет. Как Нарцисс, разглядывал он себя, с особым вниманием к собственному мужскому достоинству, совершавшему ритуал утреннего пробуждения. Означенное достоинство, словно бы независимо от него, моего отца, то гнулось, то распрямлялось. Чего уставился?! вскричала мать, чего это ты на себя глазеешь?! Что значит — на себя?! вскричал в ответ мой отец и ухватил пробуждающегося за шкирку, вот как? а это — чье? для кого я его лелею?! Моя мать слушала ложь моего отца с надменным удовлетворением. Вёрёшмарти тем временем приступил к стихотворному эпосу «Бегство Залана», да и Гете что-то строчил, по обыкновению.

175

Один из моих дедушек, тот, что по материнской линии, служил у другого моего дедушки управляющим или кем-то там в этом роде. Мой отец уже в раннем детстве таращил глаза на маму — девчонку в юбочке с желтыми тюльпанами и подвешенной к ней, словно к колоколу, парой танцующих ножек. Моя бабушка — по отцу — этого не одобряла, но не из презрения, а, напротив, потому, что хотела защитить мою мать от моего отца, которого она знала как облупленного. Правда, и семьи, наша и моей матери, были, по ее мнению, не пара друг другу. Мы-то на высоте, так что горный пастух — с горным пастухом. (Вариант: пудель с пуделем, борзая с борзой.) Чтобы вылечить мою мать от моего отца, она как-то велела ей пойти с ней во двор и показала, как спариваются кот с кошкой. Матушка пыталась убежать, но барыня держала ее вплоть до финала бурной любовной сцены. «Вот чего хотят все мужчины, — сказала Мария Риккль, — так что берегись, твоя мать тоже так начала. Если нас, — добавила она, имея в виду себя, — нет рядом, не смей даже разговаривать с мужчиной и не забывай того, что видела. Хочешь валяться в грязи, как животное? Вот к чему приводит любовь». Валяться в грязи, как животное, моя мать не хотела, но к чему приводит любовь — это ее занимало невероятно. И она продолжала манить моего отца своими танцующими ножками. (Распутная рабыня плоти: бабушкины слова.)

176

Ну еще бы, у моего отца было столько лиц! Было лицо усатое, было с двойным подбородком, было лицо татарское и так далее. Он менял их на протяжении всех трех действий. Однажды он встретился с моей матерью, которая произвела на него очень хорошее впечатление, и это казалось взаимным. Но, увлекшись своим маскарадом, мой отец запамятовал, какое лицо было на нем при их встрече. Накладка. Дело кончилось тем, что он подошел к моей матери и, как преступник, одно за другим продемонстрировал ей все свои лица: усатое, с двойным подбородком, татарское и так далее. Но она не узнала его. Так они познакомились, моя мать, мой отец.

177

Свадьба моего отца, по случайности, пришлась на тот день (и ту ночь), когда коммунисты арестовали одного из руководящих коммунистических деятелей Ласло Райка. Тот был человеком особой закалки, материалом, термически обработанным с целью фиксации высокотемпературного состояния или предотвращения (подавления) нежелательных процессов, происходящих при его медленном охлаждении, так что, когда при Хорти полиция самым жестоким образом пыталась выбить из Райка то, что обычно пытаются выбить в подобных случаях, арестованный не проронил ни слова. В результате, когда без малого двадцать лет спустя на процессе, названном по его имени, он проронил кое-какие слова (чистосердечно во всем признался), некоторые из его товарищей парадоксальным образом восприняли это как доказательство его вины, хотя, естественно, предъявленные ему обвинения считали фальсифицированными, но все же должно было что-то быть, раз уж заговорил даже он, коммунист до мозга костей, иными словами, сама беспорочность Райка казалась лучшим подтверждением его пороков. Подобные ментальнологические и этико-эстетические кульбиты — обычное дело в любом сообществе, которое ставит идею (и проч.) выше человека. Ведь только в корчме высшей ценностью считается человек. Меню свадебного обеда открывалось бульоном из японских цесарок в чашках, за бульоном следовала дунайская стерлядь по-бретонски; молодым, кроме того, подали мясо лани в дивном винном соусе и с гарниром из моркови и зеленого горошка, штирийскую пулярку на вертеле, французский компот-меланж, торт в виде рога изобилия с цветами из мороженого и с мелкими пирожными, сыр, фрукты, черный кофе; из напитков было пиво «Кёбаняи», паннонхалмское белое, красное «Шато Хунгария» и шампанское «Луи-Франсуа Трансильвания».

178

За обедом, без всякого к тому повода, мой отец нередко обращался к матери с такими словами: Гида Ходоши посылает тебе привет. Или: Алайош Дегре шлет тебе привет. После чего снова умолкал или говорил о чем-то другом. Моя мать никогда его не расспрашивала.

~~~

179