Hassliebe

Генрих, схвативший Иду и выставивший ее перед собой, направлял пистолет то на одного советского солдата, то на другого. Он был в ловушке. Один он мог справиться с двумя солдатами, которые направляли на него винтовки, но не знал как.

Решение пришло быстро – фон Оберштейн резким движением согнул руку с пистолетом и приставил его к голове Берг, второй рукой еще сильнее прижав ее к себе. Он чувствовал, как ее всю трясло, слышал, как она тихо всхлипывала и наверняка молилась про себя, но ничего не мог с этим поделать. У него не было другого выхода. Он знал, что они не станут стрелять в нее, до него они не дотянутся тоже из-за неё, а значит, вдвоем они еще могут уйти…

– Отпусти девушку! – кричали наперебой русские, все еще целясь в них обоих.

– Опустите винтовки, – громко проговорил Генрих, не опуская уже порядком затекшую от напряжения руку, – и…

Сзади послышался треск веток – подошёл еще один солдат, наверняка вскинул винтовку и точно также направил на них. Генрих не видел его, только услышал, но понял, что теперь отходить им некуда. Это место станет их могилой… По крайней мере – его.

– Отпусти ее и медленно опусти пистолет, – повторил стоявший напротив него русский.

Генрих чуть наклонил голову вперед, касаясь щекой волос Иды. Он чувствовал ее страх, ее понимание того, что это конец. Что ж, в этом он с ней точно согласен – это конец, бежать им некуда. Жаль только расставаться с Идой Берг, его дорогой Идой.

Легко коснулся губами чуть солоноватой от слез щеки девушки и оставил на ней невесомый поцелуй. Это был конец, поэтому он хотел с ней попрощаться. Они прошли вместе слишком много, и явно не так все должно было закончиться, и не так они должны были прощаться друг с другом… Увы, у судьбы были совершенно другие планы.

Ида чуть повернула голову и, скосив заплаканные глаза, посмотрела на него. Она не хотела верить в то, что это конец, но была готова умереть. Она пережила тяжелое время в гетто, она выжила в нечеловеческих условиях в концлагере и теперь стоит посреди какой-то рощи в окружении нескольких советских солдат с дулом «Вальтера» у виска. Она пережила деспотизм Генриха фон Оберштейна, который один раз уже чуть не застрелил ее, так что уже давно была готова к смерти.

В воздухе повисли самые главные слова, которые в итоге никто из них двоих так и не отважился произнести ни до этого, ни сейчас, глядя друг на друга. Хотя, их можно было и не говорить – ведь все и так было ясно с самого начала, а сейчас отчетливо читалось во взгляде как Иды, так и самого Генриха.

Еле заметно кивнув Берг, Генрих закричал:

– Хайль Гитлер!

Над поляной раздалось два выстрела.