He как у людей

Самая большая неожиданность, открывшаяся ему во всех этих грязных играх, — это его природный талант ко лжи. Оказывается, он мастер хитрить, а ведь у него никогда не было необходимости оттачивать этот навык, даже в школьные годы: мама была занята в основном мужем и его долгой, прогрессирующей болезнью. Вот и это свидание Кевин не случайно назначил именно на сегодня: он знал, что жена весь день будет на совещании в Лимерике, а после совещания ее ожидает ужин с ректором ведущего городского университета. То, что она до сих пор не почувствовала некоторого охлаждения, некоторой скрытности со стороны Кевина, только укрепляет его в убеждении: они на разных волнах, она утратила чувства к нему. В конце концов, они уже так давно вместе, что умеют угадывать значение любого притворного вздоха или случайно оброненного слова — все это так просто и предсказуемо, что расшифровать ничего не стоит. Им и разговаривать-то почти не нужно. Приподнятая бровь означает надменное: «Чепуха». А когда от тебя отодвигаются к прикроватной лампе, в переводе это будет звучать так: «Отвали. Ты меня больше не привлекаешь».

Может быть, так проще, спокойнее — когда каждый живет своей отдельной жизнью, идя по пути наименьшего сопротивления? Грейс приходит домой, сбрасывает ботинки, роняет сумку на пол в коридоре и сухо, деловито спрашивает, как дети. Если никто не ранен, крови нет, трупов нет — остальное ей неинтересно. Накапливающиеся за день обиды и горести в отсутствие взрослых собеседников приходится таскать в себе все долгое утро и потом целый день до вечера, и вечером Кевину не терпится поведать о них в мельчайших подробностях, но чаще всего они так и остаются невысказанными. Грейс ничего не замечает или, может быть, делает вид. Видимо, сама она не чувствует потребности делиться мелкими заботами своего трудного дня. Она (если не успела поужинать раньше) молча съедает ужин, который Кевин оставил для нее в духовке, чтобы не остыл, и наливает себе полный бокал. Она так измучена долгими часами совещаний, что у нее едва хватает сил стянуть чулки и рухнуть на диван перед зомбоящиком.

Но это все ему давно знакомо. Чего он не знает, так это того, как Роуз проводит свои вечера. Почему-то ему представляется, как она поедает мидии с чесноком и лингвини в роскошной квартире с фигурными полками, заставленными всяким барахлом, или с закрытыми глазами играет Сати на своем детском пианино, и тут ее короткий шелковый халатик распахивается…

Он бы не опоздал, если бы не Киран — тот только что позвонил из школы, срочно понадобились кроссовки для физкультуры. Он любит детей, но их потрясающее умение без всякого злого умысла уничтожать любое удовольствие, любую отдушину в его жизни, от попытки вздремнуть после обеда до теннисного матча или назначенного свидания, просто убивает — ну правда, это совсем не смешно. Кевин, тихонько чертыхаясь, бросает взгляд на электронное табло настенных часов, чтобы сверить по ним свои наручные, и вдруг видит, что перед окошечком кассира стоит Сильвия — как ее там… в общем, помощница его матери.

Сильвия проталкивает бланк под стеклянную перегородку и несколько раз громко повторяет: «Снять деньги», словно она где-нибудь в Хорватии или в Португалии, а не в англоговорящей стране. Наконец кассир отсчитывает стопку банкнот, и Сильвия в своих розовых сапогах из крокодиловой кожи разворачивается и идет по направлению к Кевину.

Кевину не до светских бесед: он впадает в панику — как будто Сильвия может догадаться по его лицу, куда он собрался. Он отворачивается и утыкается в экран телефона, чувствуя легкие угрызения совести. Надо бы, конечно, поздороваться и спросить о маме. Вот тебе и кодекс чести! Любой, кто способен терпеть Милли Гогарти изо дня в день, заслуживает как минимум приветствия. Но мысль о том, что он только что стал на шаг ближе к своим деньгам и, следовательно, к свиданию, возвращает его к мечтам о Роуз Берд. Он воспроизводит в памяти момент, когда она непринужденно нацарапала свой номер на информационном пакете Эйдин и сказала, совершенно не административным тоном, что, если возникнут вопросы, он может сразу обращаться к ней — «с любыми вопросами».

Он выводит на экран скриншоты их короткой головокружительной переписки — сами сообщения он благоразумно удалил, хотя они так или иначе уже выжжены в его похотливом мозгу.

«Не хочешь пообедать?»

«Кто это?»

«Хм».

«Попался! Привет, Кевин».

«Кевин с горя пошел топиться в море. Позвоните ему попозже».

«А что за обед?»

«Платонический обед. Ты мне расскажешь о своем ужасном детстве и несбывшихся мечтах, а я не расскажу тебе о том, чего я хочу».

«Это как-то не очень платонически».

— Кевин? — Сильвия стоит перед ним и машет рукой. — Приветик.

Кевин изображает легкое удивление.

— Сильвия? Как поживаете? А мама тоже здесь? Про себя он думает: «О боже, надеюсь, надеюсь, нет. Не хватало мне сейчас старушкиных фокусов — ограбления банка или притворного инсульта на прогулке».

— Она дома, а мне нужно было быстро сбегать по делам.

— Отлично. Значит, все идет хорошо? Машину отремонтировали?