He первая атака

Чолпонбай услышал немецкую речь и увидел, как из амбразуры на него направили автомат. Он быстро подался в сторону и упал... Помедли он мгновение — автоматная очередь распорола бы его наискосок.

Левое предплечье покрылось кровью; она потекла в рукав гимнастерки. Левая рука перестала подчиняться хозяину.

Желтовато-красные круги появились перед глазами. Послышались какие-то голоса. В памяти начали всплывать какие-то лица.

Чоке на миг увидел себя: вот он бежит за комиссаром полка — он должен попасть в число тех, кто первым переправится на правый берег Дона.

Вот он вытянулся перед комиссаром и будто слышит свой голос: «Или если мне еще комсомольского билета не выдали, то и доверить нельзя?!»

Вот он в бинокль рассматривает правый берег, отваленный камень... Струйка дыма... Легкий белесый туман раннего утра и еще что-то...

Нет, это не Меловая, это снежные горы Тянь-Шаня. Это в них летят пули...

Он вытаскивает из горной речки товарища, но пули летят в него.

Он садится на коня, но пули — в коня.

Он сажает сокола на плечо, но пули летят в сокола.

Он пасет овец с братом Токошем, но пули летят в грудь Токоша.

Из-за выступа горы волк-волчище: «Есть сила сильней моей: эта сила — человек!»

Вот Сергей Деревянкин в окопе смотрит на него: «Ну, здесь люди надежные!» А пули летят в Сергея.

Надо защитить и майора-комиссара, и друга, упавшего в реку, и Меловую гору, и Тянь-Шань, и коня, и сокола, и брата Токоша, и Сергея...

...А тут еще немецкие парашютисты — десант! Надо оторваться от земли, надо! Вот уже в штыковую кинулись. Спасибо, Сергей! Спасибо, брат, выручил!

Теперь моя очередь тебя заслонить! И Гюльнар! Вот она в тюбетейке: косы по ветру, глаза счастливые, лучистые.

Зачем она здесь? А вокруг пули, и все летят в нее. Если он сейчас не встанет, то она упадет, погибнет навсегда!

Он встанет обязательно. Он спасет Гюльнар... Но сперва подожжет стог, на котором лазутчик!

Во как полыхнуло!

Нет, это огонь пулемета из дзота.

А вот голос Сергея: «Я просто вспомнил твои слова: «Чем умирать лежа, лучше умри стреляя!»

А если гранат уже нет?

Если кровь хлещет из раны и нет сил подняться?

Чем, чем стрелять? Как уберечь Гюльнар?..

Чолпонбай на мгновение очнулся. Он даже повернулся, точно можно увернуться от боли. Он увидел, что плотики отчалили от нашего берега, что их все больше и больше и что по ним действительно хлестнула пулеметная струя...

И сердце Чолпонбая забилось еще сильнее. В его сознании наступило прояснение: «Ведь есть еще мое тело... Разве это не оружие? Я еще могу двигаться...»

Вот так же бил пулемет из танка, когда он, Чоке, около оврага остановил его связкой гранат. Но теперь не было гранат, не было патронов для автомата: он был один на один с вражеским дзотом. Всесильным, страшным, огнедышащим...

Нет, еще была свободная рука. Ею он ухватился за щербатый край площадки, на которой прочно утвердился дзот.

И опять желтые круги перед глазами. Уходят скалы, слышатся какие-то отрывки фраз:

«Я хочу первый гвардейский значок вручить первому среди первых...», «Рядовой Тулебердиев, выйти из строя!»

Рывком Чолпонбай ползет вперед... Все выше и ближе к дзоту. Метр, два, три... пять... Вот он уже на площадке, в мертвом пространстве: ни пулемет, ни автомат из дзота достать его здесь не могут. Стебли травы побагровели от крови. «Надо бы перевязать рану... Может, лежа на животе...

Нет, уже и автомат руки не держат, и не размотать бинта... Как пахнет чабрец!.. Это я дома... Наконец-то вернулся... Только сейчас посплю, потом пойдем с братом в горы...»

«Токош Тулебердиев пал смертью храбрых!» — прозвучало в ушах, и в ответ откуда-то издалека голос Сергея: «Надо отомстить!»

В памяти четко всплыли слова военной присяги, которую Чолпонбай торжественно принимал вместе с другими солдатами роты. Ее текст Чоке выучил сразу и навсегда. И вот отдельные фразы звучат в его ушах: «Я всегда готов по приказу рабоче-крестьянского правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик, и как воин... клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни...»

А пулемет все бьет!..

И снова голос члена Военного совета: «Первому среди храбрых...»

Командир полка: «Рядовой Тулебердиев, выйти из строя!»

А рядом — Гюльнар, одна перед пулеметом.

Рядом Родина, и она перед пулеметом.

И если он, Чолпонбай, не спасет их, кто тогда спасет?!

Пошатываясь, он встал, качнулся, сделал несколько шагов вперед.

Из дзота снова ударил автомат.

Чолпонбай упал.

Метрах в пяти от дзота.

Лежит неподвижно...

С нашего берега командир полка в бинокль видит все.

— Погиб! — не в силах оторвать глаза от лежащего тела, говорит он, ни к кому не обращаясь.

— Погиб! — едва слышно проговорил комиссар.

И тут все увидели: гвардии рядовой Тулебердиев сначала прополз немного вперед, потом привстал и решительно бросился грудью на огненную струю...

Пулемет захлебнулся, умолк...

И едва замолчал пулемет, русское «ура», грозное, неумолимое, как возмездие, потрясло берега реки.

Донскую землю захлестнули мощные волны не первой и не последней атаки...