Hermanas

В этом письме — никаких открытых сообщений. На такое можно осмелиться только однажды. А как насчет скрытых? Я перечитал письмо несколько раз. Оно представляло собой плотно исписанный лист бумаги, полный насмешек и ругательств (кто-то развлекался, когда писал его), со ссылками на источники, с которыми так называемому составителю кроссвордов следовало бы свериться, на статьи в «Историческом журнале» (с номером страницы!) и даже на телевизионный документальный фильм о Хрущеве и кубинском ракетном кризисе, показанный по кубинскому телевидению накануне в 21.00. Особенно в свете телепередачи, которую посмотрело много людей, писал педантичный Р. Паис, моя ошибка была особенно вопиющей и болезненной. Вот я и раскрыл тайну. Потому что фильм был показан не «накануне», как он писал. Его должны были показать на следующей неделе.

Что-то должно произойти в среду на следующей неделе в 21.00. Это касалось меня. Но что? Потом я обнаружил, что мой безжалостный критик указал полный адрес:

Р. Паис, улица Рафаэля Моралеса, 21, Серро

Я получил приглашение.

Честно говоря, я не думал, что кому-то придет в голову за мной следить. Первые месяцы после освобождения у меня была паранойя, я приглядывался к припаркованным автомобилям, всматривался в лица прохожих, выискивая среди них знакомые. Но потом я сделал вывод, что меня посчитали безвредным и оставили в покое.

Но тем вечером я был особенно осторожен. Я пошел по адресу в Серро, и путь занял у меня больше часа. Через равные промежутки времени я останавливался на углу улиц, затягивался пару раз сигаретой, оглядывался, прислушивался.

В отличие от Ведадо, Серро всегда был районом трущоб. Улицы здесь уже, асфальт уступает место гравию, а постройки более убогие. На улице Рафаэля Моралеса по обе стороны дороги располагались одноэтажные дома, величиной не больше сарая, крытые гофрированной жестью. Было безлюдно, и тишину нарушали лишь шум телевизоров и громкие комментарии зрителей, доносившимися из домов. Наверняка шел важный бейсбольный матч. Дом номер 21 ничем не отличался от других, а на двери не было таблички с именем. Я немного помедлил, а потом подошел и постучал.

Никто не ответил. Я услышал, что в доме работает телевизор. Бейсбол.Я снова постучал.

— Да входи уже, блин! — раздался крик.

Там сидело пять человек, двое из них с обнаженным торсом. Свет в комнате исходил только от телевизора. Мое присутствие никого не интересовало, поэтому я стал смотреть матч. «Индустриалес» играл против «Сантьяго» на стадионе «Латиноамерикано», и это была напряженная борьба.

— Пойди возьми пива в холодильнике, — сказал один из зрителей, не глядя на меня. Ну а почему бы и нет? Я пошел и взял холодного пива, открыл его о краешек табуретки и вернулся в комнату смотреть матч.

Когда я выпил пиво, начался перерыв. Болельщики застонали и начали потягиваться на стульях. Дела у «Индустриалес» шли не очень хорошо. Один из присутствующих, тот, который предложил мне пива, обернулся и спросил:

— Ты Рауль?

Я кивнул.

— Иди в спальню, направо за кухней.

— А что там? — спросил я, но ответа не получил.

В спальне было совершенно темно. Сначала я стал шарить по стене в поисках выключателя, но внезапно из глубины комнаты раздался мужской голос:

— Если сделаешь три шага вправо, найдешь стул. Сядь на него.

Я на ощупь пробрался вперед и уселся, и мне в лицо ударил луч яркого света. Того, кто находился за источником света, разглядеть было нельзя.

— Сиди спокойно, — сказал человек. — Смотри вперед. Немного левее, пожалуйста.

Потом я услышал щелчок. Меня сфотографировали. Еще раз.

— Не сбривай усы, — предупредил фотограф. Он выключил лампу, и я стал слепым, как новорожденный котенок. Все это заняло полминуты.

Фотограф собрал свои вещи в сумку и собрался идти. Я ничего не видел, кроме фантомного отражения пятисотваттной лампы.

— Иди садись с остальными, — сказал он. — Не выходи из дома раньше чем через пятнадцать минут.

Когда я вернулся в гостиную, все те же пять мужчин сидели и смотрели телевизор. Матч должен был вот-вот возобновиться. Фотограф ушел. Я держался в стороне, считая минуты до того, когда смогу уйти. Гильермо Вера, питчер-левша «Индустриалес», испытывал терпение подающего «Сантьяго» Пепе Пачеко.

— Хорошего вечера, — сказал я.

— Удачи, Рауль, — ответил мужчина, говоривший со мной раньше. Единственный. Я не слышал ни одного имени и едва разглядел одно лицо. Они знали, что делали, кем бы они ни были.

Ты хочешь выбраться отсюда, Рауль?Я до сих пор не был уверен в том, чего хочу. Но, ожидая дальнейших событий, я рассказал обо всем Хуане. Осторожно, не касаясь деталей. Я не был уверен на все сто процентов, что могу доверять ей.