Hermanas

В стеклянных витринах лежали пулеметы, ружья, пистолеты и кортики — оружие, принадлежавшее американским интервентам. Я не был знатоком оружия.

— Тссс, иди сюда, посмотри! — окликнула меня Миранда и указала на одну из витрин.

Я подошел посмотреть, что там было: столовые приборы. Нож, ложка и вилка, найденные в солдатском вещмешке или брошенные, когда трапеза была прервана самым жестоким образом?

— Зачем они здесь? — спросила она. — Чтобы шокировать нас тем, что предатели пользовались ножом и вилкой, в то время как наши солдаты жрали руками?

— Понятия не имею, — сказал я.

— Все это оставляет отвратительное послевкусие, — сказала Миранда. — Ты знал, что Фидель бросил более пятидесяти тысяч солдат, танков и самолетов против полутора тысяч человек, высадившихся на берег? Они были лишены снабжения, не рассчитывали ни на подкрепление, ни на поддержку с воздуха. У них не было ни единого шанса.

— Не говори так громко, — предостерег я. — У них и права никакого не было. К тому же их и не перебили. Они сдались, и с ними обошлись гуманно.

— Не знаю, насколько это было гуманно. Их показывали по телевидению, их унижали и заставляли признаваться в преступлениях. Не думаю, что так должно обращаться с военнопленными.

— Они не были военнопленными! — возмутился я. — Они были группой бандитов и саботажников, высадившихся на берег в рамках секретной операции ЦРУ по свержению кубинского правительства. Это нельзя назвать войной.

— Война — это когда мужчины в форме стреляют друг в друга. Что ж тут сложного? Ну хорошо, мы не будем сейчас это обсуждать. Я понимаю твое возмущение и негодование. Мне жаль.

— Да все нормально. Вон там висят портреты. Пойдем поищем моего отца?

Ряды портретов, находившиеся над длинной витриной с фрагментами обмундирования и личными вещами героев Хирона, смотрелись бы лучше при электрическом освещении. Скорее всего, все сто пятьдесят шесть портретов были написаны одним художником по фотографиям в паспортах, конфирмационным снимкам или по еще более плохим источникам. Только некоторые из них казались портретами живых людей. У всех были преувеличенно белые белки глаз, пялившихся на нас в полумраке. Я не мог отыскать Алехандро.

— Портреты не очень похожи. Можешь помочь мне найти его, Миранда?

Мы тихо ходили от картины к картине.

— Вот он, — сказала Миранда.

Я встал перед портретом, расположенным в верхнем ряду ближе к центру экспозиции. На нем был изображен симпатичный молодой человек со смуглой кожей и черными волнистыми волосами. В отличие от большинства своих соратников, он улыбался. Белки глаз и зубы светились. Он выглядел гораздо более живым, чем многие другие. Но это был не мой отец.

— Это не он. Совершенно не похож. Мой отец был светлокожим, и у него был более резко очерченный нос. Не помню, чтобы я когда-нибудь видел его с усами.

— Но здесь же написано, — сказала Миранда.

На медной табличке под портретом мы прочитали: Алехандро Эскалера, 25, Баямо, лейтенант, 223-й учебный батальон, пал на Плая-Ларга.

— Это ошибка, — сказал я. — Он не из Баямо. И возраст не тот. Моему отцу было тридцать два или тридцать три, когда он погиб. Не думал, что можно допустить столько неточностей.

— А разве твоя мать никогда не была здесь? — спросила Миранда.

— Конечно, когда я был маленьким, до того как мы переехали в Гавану. Она ездила на экскурсию с работы. Она и рассказала мне, что его имя написано на памятнике, а здесь висит портрет. Еще она говорила, что в заливе Свиней смотреть особо не на что. Что не стоило и ехать. Кажется, она была права.

— Рауль, — сказала Миранда.

— Да?

— Ты ведь понимаешь, что здесь что-то не так? Музейные экспозиции не врут. Так просто не бывает.

— Что ты имеешь в виду? Разумеется, они допустили глупую ошибку. И даже несколько, как выясняется.

— Но, Рауль… если твоя мама была здесь и видела, что это портрет другого человека, что сведения не соответствуют действительности… почему она не разобралась? Почему не заставила их внести изменения? Они бы сделали. Хирон — важное место.

— У них были сложные отношения, — сказал я. — У нее остались не слишком хорошие воспоминания об отце. Ведь он ее бросил.

— Это я понимаю. Ты рассказывал. Но это не тот человек. Ты же сам говоришь. Это — единственное место, куда она могла прийти, чтобы испытать гордость за него, а она успокаивается, заметив, что на стене висит портрет другого человека? Знаешь что, я в это просто-напросто не верю.

— Не знаю, чему ты веришь. Я просто хочу уйти.

— Как можно почуять ложь? — спросила Миранда. — Помнишь, я тебя об этом уже спрашивала?

— У тебя паранойя, — сказал я.

— Не уверена. Ложь можно почуять, если у тебя появляется ощущение, что тебе рассказывают заученный текст. Когда порядок слов раз от раза не меняется. Оглянись назад. Неудивительно, что твоей матери не понравился музей. Я даже не понимаю, как она решилась сюда приехать.