Hermanas

— Да, может быть. Здесь все слишком чувственное. Чересчур поэтичное, если можно быть чересчур поэтичным.

— Да. Они оперировали не совсем такими понятиями. «Буржуазное», ясное дело. «Буржуазно-элитное», насколько я помню. «Индивидуалистическое» и «нарциссическое». Это было связано с идеологическими переменами. После ракетного кризиса 1962 года, когда Советы вторглись по-настоящему, проект попал в немилость. Рабочие были отправлены на другие объекты. В 1965-м строительство полностью прекратилось. Было заявлено, что школы готовы, хотя это совсем не так.

— Как печально, — сказал я. — А что случилось с архитекторами? Они построили что-нибудь еще?

— Рикардо Порро был изгнан. Его раскритиковали за то, что у него буржуазное, а не пролетарское происхождение, и обвинили в растрате революционных ресурсов. То, что двое других архитекторов были иностранцами, тоже оказалось неуместным. Порро эмигрировал в Париж и стал успешным европейским архитектором. Оба итальянца остались. Одного несколько лет назад обвинили в шпионаже, взяли под стражу и выслали с Кубы. Другой, Роберто Готтарди, все еще живет здесь.

— Меня удивляет, что вы изучаете такие вещи, — сказал я. — Вообще-то можно подумать…

— Естественно, про Рикардо Порро нам не преподают, — сказала Миранда. — А ты как думал? Я приехала сюда по собственной инициативе. Когда я попыталась поговорить о школах искусств с профессором Масео, он попросил меня быть поскромнее. Если хочешь сделать карьеру, сказал он, не советую тебе увлекаться буржуазно-индивидуалистическими отклонениями. Но рассказал, как найти Готтарди.

Мы спускались по склону к, возможно, самому невероятному зданию из всех, балетной школе, расположившейся в объятиях реки Рио-Кибу. Здесь ярче всего проявилось влияние сюрреализма, и именно здесь джунгли наступали наиболее агрессивно. Здание было почти уничтожено. Люди, жившие по соседству, разграбили его, разворотили серванты, туалеты и облицовочные панели из красного дерева. В сезон дождей река поднималась почти на два метра и заливала полы. Как большинство кубинских водоемов, Рио-Кибу давно превратилась в открытую канализацию. Ржавые кузова автомобилей, разрушенная мебель и сломанные стиральные машины валялись по берегам реки, как остатки кораблекрушения.

— Я вот думаю, не связаться ли с Роберто Готтарди, — сказала Миранда. — Говорят, он ищет молодых архитекторов, которые помогут ему отреставрировать и завершить школы искусств.

— А средства для этого найдутся?

— Конечно нет. Но это важно. Ты понимаешь, что значит это место?

— Думаю, да. Что существует другой способ мышления?

— Точно. Что какое-то короткое время господствовал революционный образ мыслей, присущий только нам, основывающийся на больших, прекрасных, новых мечтах. А потом он умер, и мы остались с плохой, дефективной копией Советского Союза. Именно поэтому я так люблю бывать здесь. Для меня это место память о прошлом, символ того, чем Куба могла бы стать.

— Паук в парке «Коппелия», — сказал я. — Он всегда приводил меня в восторг.

— Меня тоже! Ведь был короткий головокружительный период, когда все представлялось возможным. Если рассуждать логически, то для того, чтобы накормить рабочий класс мороженым, не требуется никакого футуристического дворца. Маленький сарайчик подходит для этого ничуть не хуже. А через какое-то время все превратится в сараи.

— Но государство тратит огромные деньги, чтобы выучить вас на архитекторов. Что же вы тогда должны строить?

— Если посмотреть, что нам преподают, какие экзаменационные работы получают награды, то получается, мы должны строить только серые и страшные бетонные жилища для рабочих, каменные ящики, не пригодные для нашего климата. Здания, выражающие логику социализма. «Редукционный оперативный прагматизм», как они это называют. Это единственно возможный путь.

— Ты никогда не рассказывала о своей экзаменационной работе, — посетовал я.

— Я черчу дома для рабочих, основанные на сборных бетонных конструкциях. А ты что думал? Оперативно, прагматично и очень упрощенно. Но это не имеет никакого значения. Ничего из этого никогда не будет построено, и я никогда не закончу учебу.

— Почему? — простодушно спросил я.

— Если я стану архитектором с законченным высшим образованием, меня никогда не выпустят с Кубы. Даже несмотря на то, что для меня здесь нет работы. Такую цену мы платим за бесплатное обучение, и для меня она слишком высока, — сказала Миранда.

Я посмотрел на нее. Она говорила серьезно. И я впервые испугался перспективы потерять ее.

14 Право первой ночи

Мы прожили в доме Лопеса Серрано пару месяцев, и вот я уже держал в руках свою первую книгу. Тогда я не знал, что, увидев свое творение опубликованным, писатель первым делом бросается изучать страницы книги в поисках опечаток. Я испытывал чистую, искреннюю, невинную радость.