HHhH

На улице опять начинают суетиться черные мундиры, только мы уже не в Лидице, а в самом сердце Праги. Теперь слишком поздно о чем-нибудь жалеть. С четырех сторон к собору подъезжают крытые брезентом грузовики. Если бы у нас был экран видеонаблюдения, мы увидели бы светящиеся следы машин, медленно сходящиеся к одной точке, к мишени, но замирающие, прежде чем состыковаться. Два главных пункта остановки – берег Влтавы и Карлова площадь, то есть замирают грузовики на двух оконечностях Рессловой улицы. Водители выключают фары и глушат моторы. Из-под брезента выскакивают солдаты ударных групп. Вот уже у каждых ворот, у каждого водосточного коллектора – часовой-эсэсовец. На крышах устанавливают тяжелые пулеметы. Ночь благоразумно удаляется, скоро рассветет. От первых проблесков солнца небо светлеет – летнее время еще не придумали, и хотя Прага чуть западнее, например, Вены, она все-таки достаточно обращена к востоку, чтобы прохлада ясного утра настигала ее посреди дремоты совсем рано. Когда появляется комиссар Паннвиц с небольшой группой своих людей, квартал уже полностью оцеплен. Сопровождающий его переводчик вдыхает нежный аромат цветов, доносящийся с Карловой площади (наверное, это очень хороший переводчик, раз он здесь, после того как отпустил госпожу Моравцову в туалет и она свела там счеты с жизнью). Комиссару Паннвицу поручены оцепление и аресты. Это, конечно, честь, но это и серьезная ответственность: главное тут – избежать такого же фиаско, какое случилось 28 мая, избежать тогдашнего невообразимого бардака, в котором он, к счастью, никак не был замешан. Если все пройдет хорошо, операция станет венцом его карьеры, но если она закончится не арестом или смертью террористов, а как-то еще – у него наверняка будут серьезные проблемы. Каждый тут рискует, у любого – опасная игра, даже у немецкой стороны, потому что в глазах начальства отсутствие результатов вполне может рассматриваться как саботаж, тем более когда речь для этого самого начальства идет о том, чтобы скрыть свои собственные ошибки или утолить собственную жажду крови (здесь действуют – в связке – оба фактора). Любой ценой найти козлов отпущения – таким мог бы быть девиз Третьего рейха, потому комиссар Паннвиц и не жалеет труда, чтобы с честью выполнить ему порученное, и как можно на него за это злиться? Это профессиональный полицейский, он все делает методично, он дает абсолютно точные инструкции подчиненным. Полная тишина. Несколько рядов оцепления. Ячейки в разбивке квартала на секторы минимальные. Никто не стреляет без разрешения Паннвица. Они нам нужны живыми. Не то чтобы ему поставят в вину, если он их убьет, просто враг, взятый живым, это обещание десяти новых арестов – мертвые ведь молчаливы. Хотя… хотя труп Моравцовой сумел некоторым образом кое-что им рассказать. Тут Паннвиц мысленно усмехается? Вообще-то, когда пришло все же время арестовать убийц Гейдриха, которые издевались над всей имперской полицией в течение трех недель, комиссар должен немножко нервничать. В конце концов, ему же неизвестно, что их ждет внутри собора. Из осторожности он отправляет одного из своих людей позвонить в дверь дома священника. Никто сейчас не может знать, что Прага доживает последние мгновения тишины. Полицейский звонит. Долгая пауза. Потом дверь начинает поворачиваться на петлях и на пороге появляется заспанный пономарь. Его – не успевает он и рта раскрыть – хватают, надевают на него наручники. Но теперь все-таки надо ему объяснить, зачем они явились сюда в такую рань. Объясняют: желательно осмотреть церковь. Толмач переводит. Группа полицейских проходит по коридору, требует открыть вторую дверь и оказывается в нефе. Люди в черном расползаются, как тараканы, – с той разницей, что эти не карабкаются на стены, только звук их шагов, ударяясь о высокие каменные своды, возвращается эхом. Они рыщут везде, но никого не находят. Остается обыскать хоры над нефом. Паннвиц замечает винтовую лестницу за решеткой, запертой на замок, требует у пономаря ключ, но тот клянется, что ключа у него нет. Комиссар приказывает взломать замок ударами прикладов. В тот момент, когда решетчатая дверь открывается, вниз по лестнице начинает катиться круглый, чуть вытянутый в длину предмет и слышится позвякивание металла о ступеньки. Я уверен: Паннвиц сразу понимает, что это значит. Он понимает, что обнаружил убежище парашютистов: они скрываются на хорах, они вооружены, и они не хотят сдаваться. Граната взрывается. Всю церковь заволакивает дым. Одновременно раздаются выстрелы, очередями – это заговорили Sten’ы. Какой-то из полицейских – переводчик потом скажет, что самый рьяный, – кричит от боли. Паннвиц тут же отдает приказ отступить, но его люди, ослепленные и дезориентированные, разбегаются под перекрестным огнем во все стороны и стреляют наугад. Вот она и началась – битва в храме…