HHhH

Вот только приступить сразу к делу не выходит, надо потерпеть, надо дать хозяину возможность посвятить гостя в свои ребяческие забавы. Главная из них – полученный в подарок от Прусского государственного театра[160] макет железной дороги, которым он страшно гордится и с которым играет каждый вечер. Гейдрих терпит. После железных дорог[161] ему предлагается приходить в восторг поочередно от личного кинозала рейхсмаршала, от его турецких бань, от гостиной с высоченным потолком и даже от льва по имени Цезарь, и только потом он может наконец сесть в кресло напротив Геринга в его обшитом деревянными панелями кабинете, может наконец вытащить из портфеля свой драгоценный документ и предложить Герингу прочесть бумагу. Геринг читает:

Рейхсмаршал Великой Германской империи

Генеральный уполномоченный по четырехлетнему плану

Председатель Совета министров по обороне рейха

Шефу Полиции безопасности и СД

Группенфюреру СС Гейдриху

Берлин

Дополняя предписание от 24 января 1939 года, в котором на Вас возлагалась обязанность решить еврейский вопрос ниболее выгодным на то время способом, путем эмиграции или эвакуации, поручаю Вам провести с учетом нынешних условий всю подготовительную работу для организационного, практического и материального обеспечения окончательного решения еврейского вопроса в Европе на территориях, находящихся под контролем Германии.

В той степени, в какой это затрагивает компетенцию других центральных органов руководства, они тоже должны быть задействованы в выполнении указанной задачи.

Геринг останавливается и улыбается. Эйхман добавил этот абзац, чтобы удовлетворить амбиции Розенберга. Гейдрих тоже улыбается, но не может скрыть презрения, которое испытывает к министерским чинушам. Геринг продолжает чтение:

Кроме того, я поручаю Вам представить мне в самое ближайшее время общий план предварительных мероприятий организационного, экономического и практического характера, необходимых для окончательного решения еврейского вопроса таким образом, каким это было предусмотрено.

(См. «Нюрнбергский процесс», том 7.)

Геринг молча ставит дату и подпись под тем, что История превратит в Ermächtigung, предоставление полномочий. Гейдриху незачем скрывать, как он доволен. Он усмехается. Он кладет драгоценный документ в портфель. На дворе 31 июля 1941 года, акт об «окончательном решении» вступает в силу, и ему, Гейдриху, предстоит руководить претворением идеи в жизнь.

109

Сначала я написал: «Геринг, затянутый в голубой мундир». Понятия не имею, почему я увидел его в голубом. Да, конечно, он в голубом на многих фотографиях, но откуда мне знать, надел ли он голубой в тот день. Вполне мог быть, например, в белом.

Не знаю и того, имеют ли еще значение такие подробности на нынешней стадии повествования.

110

«Бад Крезнах, август 1941-го. Только что здесь закончился проходивший во второй раз всегерманский чемпионат по фехтованию. Определены двенадцать лучших спортсменов Reichssonderklasse (буквально: «экстракласса рейха»), они получат золотые и серебряные нашивки за спортивные достижения от NSRL (Имперского физкультурного союза). На 5-м месте обергруппенфюрер СС (внезапное повышение в звании – случайная ошибка журналиста или намеренная, из подхалимажа?) и генерал полиции – это Рейнхард Гейдрих, глава полиции безопасности и СД. Он с радостью принимает поздравления, но его манеру держаться отличает скромность победителя. Те, кто хорошо его знает, знают и то, что ему незнакомо понятие “отдых”. Ни минуты не отдыхать, ни на минуту не расслабляться – таков главный принцип этого человека как в спорте, так и на работе». (Заметка была опубликована в специализированном журнале «Спорт и физическое воспитание».)

Те, кто его знал, знали и то, что лучше не скупиться на похвалы в адрес этого гениального тридцатишестилетнего атлета и лучше не затрагивать вопроса о стрессе у судей в момент, когда надо засчитать удар или укол, нанесенный шефу гестапо. И лучше не вспоминать при нем Коммода и Калигулу[162], которые бились на арене с гладиаторами, прекрасно понимавшими, что в схватке с императором не стоит особо усердствовать.

При этом во время состязаний обергруппенфюрер Гейдрих вел себя вроде бы вполне прилично. Однажды, когда он рассердился на решение арбитров и главный судья соревнований резко его одернул, сказав во всеуслышание: «На фехтовальной дорожке действуют только законы спорта, никакие другие!» – Гейдрих, ошеломленный храбростью этого человека, не стал протестовать.

По-видимому, он придерживал вспышки hubris[163] для другого времени и для других мест, потому что тогда же, в Бад Крезнахе, сказал двум друзьям (интересно, с каких это пор у Гейдриха завелись друзья?), и сказал, ничуть не стесняясь в выражениях, что в случае необходимости – «ударила бы, допустим, старику моча в голову» – без колебаний обезвредил бы и самого Гитлера.

Что он имел в виду? Мне бы очень хотелось это знать.

111