HHhH

Думаю, Гейдрих добросовестно рассмотрел все варианты. Только надо отметить, что сдержанная и эвфемистическая метонимия[181] «на Восток», смысла которой аудитория пока еще не понимала, означала на самом деле – в Польшу, в Освенцим.

120

3 октября свободная чехословацкая пресса в Лондоне отозвалась на политические перемены в Праге таким заголовком:

«Массовые убийства в Протекторате».

121

Один из людей Гейдриха служит здесь уже два года. Речь об Эйхмане, которому после того, как он так славно потрудился в Вене, в тридцать девятом доверили руководство Центральным бюро еврейской эмиграции и в Праге тоже, потом перевели в Берлин и повысили, сделав «ответственным за все еврейское направление» в РСХА, но вот хозяин снова зовет его в Прагу – и он возвращается.

Только ведь за два года многое изменилось. Теперь если Гейдрих созывает совещание, то уже не для того чтобы поговорить о еврейской «эмиграции», но для того чтобы обсудить «окончательное решение еврейского вопроса» в Протекторате. Статистика такова: на территории Протектората проживает 88 000 евреев, 48 000 из них – в столице, 10 000 – в Брно, 10 000 – в Остраве. Гейдрих решает, что Терезин будет идеальным транзитным лагерем, Эйхман берет это на заметку. Перевезут всех быстро, на двух или трех поездах в день, по тысяче пассажиров в каждом. Будет использована проверенная методика: каждому еврею разрешат взять с собой не запертый на замки багаж весом до пятидесяти килограммов: личные вещи плюс – чтобы упростить задачу немцам – запас продуктов на две-четыре недели.

122

Благодаря радио и газетам новости из Протектората долетают до Лондона очень быстро. Сержант Ян Кубиш слушает рассказ друга-парашютиста о ситуации в родной стране. Убийства, убийства, убийства… А что еще? С тех пор как Гейдрих в Праге, каждый день там – день траура. Вешают, пытают, депортируют. Какие чудовищные подробности так ошарашили Яна Кубиша сегодня? Почему он, подобно китайскому болванчику, качает головой и повторяет: «Как такое возможно? Как такое возможно?»

123

Я съездил в Терезин – всего однажды. Мне хотелось увидеть место, где умер Робер Деснос[182]. Он прошел через Освенцим, Бухенвальд, Флоссенбург и Флёху. После изнурительных маршей смерти[183], в последнем из которых поэт подцепил тиф, он оказался в Терезине. Концлагерь был освобожден 8 мая 1945 года, а Деснос умер 8 июня – умер, как жил, свободным, на руках юных медсестры и медбрата, поклонников его творчества. Вот еще одна история, из которой мне хотелось бы сделать книгу. Молодых людей звали Алена и Йозеф.

Терезин, по-немецки Терезиенштадт, был «крепостью, построенной австрийской императрицей для защиты богемского четырехугольника от посягательств прусского короля Фридриха II». Что за императрица? Не знаю. Я позаимствовал понравившуюся мне фразу у Пьера Вольмера, спутника Десноса в скитаниях по лагерям и свидетеля его последних дней. Мария-Терезия? Ну да, конечно: Терезиенштадт, город Терезии.

В ноябре 1941 года Гейдрих приказал превратить гарнизонный городок в гетто, а часть бывшей крепости отделить и сделать из нее тюрьму гестапо.

Но это не все – далеко не все, что надо сказать о Терезине.

Терезин не был таким же гетто, как другие.

Терезин был для властей местом временного пребывания евреев – до окончательного решения их судьбы, своего рода пересылочным концлагерем, это понятно: согнанные сюда евреи ожидали отправки на восток – в Польшу, в страны Балтии. Первый состав с узниками ушел в Ригу 9 января 1942 года; тысяча человек, пятьсот из них выжили. Второй, неделю спустя, тоже в Ригу; тысяча человек – шестнадцать выживших. Третий в марте: тысяча человек – семь выживших. Четвертый: тысяча человек – выжили трое. И в общем-то, нет ничего особенного в этом последовательном приближении к ста процентам – ужасающем симптоме прославленной немецкой результативности.

Депортация идет своим ходом, а Терезинское гетто тем временем служит Propagandalager: образцовым, «витринным» – так еще его называли – лагерем для иностранных наблюдателей, и его обитатели должны производить самое что ни на есть приятное впечатление на представителей Международного комитета Красного Креста.

В Ванзее Гейдрих объявляет, что некоторым категориям немецких евреев – удостоенным наград ветеранам Первой мировой войны, лицам старше шестидесяти пяти лет, Prominenten – крупным специалистам и видным деятелям в какой-либо области, слишком известным, чтобы исчезнуть внезапно и бесследно, – будет временно сохранена жизнь. Их поместят в Терезин, будут содержать во вполне приличных условиях, и это поможет успокоить немецкую общественность, к 1942 году все-таки несколько ошеломленную чудовищной политикой, которой она не переставала аплодировать начиная с 1933-го[184].