Hold Me (СИ)

Поглощенная вновь возникшим молчанием я отворачиваю голову и ухожу. Да, не так быстро, как до этого, но делаю шаги в сторону задних ворот школы, чтобы покинуть территорию. Что я делаю? Чем занимаюсь? На что трачу свои силы? Быстрее. Быстрее перебираю ногами. Шаг за шагом. Выхожу к дороге. Не оборачиваюсь, вновь сбивается дыхание, но не торможу, чтобы успокоиться. Вместо этого бегу. Да, срываюсь. Несусь вперед по тротуару, не думая о том, куда держу путь. Просто бегу, не подтягивая сползающую с плеча лямку лифчика и ремень от рюкзака. Вдох за вдохом. Легкие должны уже лопнуть от такого количества поступающего кислорода, голова не идет кругом от переизбытка, но сердце в груди всё так же безумно колотится.

Птица, умеющая летать.

Но боящаяся высоты.

От цитирования строк из книги мне лишь хуже, поэтому ускоряюсь, перебегая дорогу в неположенном месте, отчего мне начинают сигналить автомобили, а водители выглядывают из окон, начиная плеваться ругательствами, ведь я заставила их притормозить. Пробегаю по торговой улице. Несусь к берегу. К океану. К пляжу. Толкаю людей, что толпами встают на пути. Бросаюсь в узкие улочки, не обращая внимания на мужчин в разорванных одеждах, что начинают противно шипеть «кис-кис» в спину. Громко и тревожно дышу через открытые губы, перебегая очередную дорогу, вот только здесь не часто машины встретишь, поэтому замедляю шаг где-то на середине, устремив взгляд в сторону темного горизонта. Сузив веки, медленно, покачиваясь, иду к спуску на каменный берег, нахожусь будто в полном бреду, но при этом чувствую себя комфортно. Ненормальная, ей-богу. Осторожно спускаюсь, натыкаясь на острые камни, но не торможу, продолжая свой бесцельный путь, игнорируя усталость, которая с новой силой навалилась на меня, сдавливая череп головы. Глубокий вдох. За ним выдох. Потираю металлический корпус зажигалки в кармане кофты, подбираюсь ближе к воде, утопая в стихийном шуме. В звуке прибоя, в крике чаек, вое ветра. Кое-как сажусь, согнув ноги в позе йога, и вытаскиваю зажигалку, потирая её пальцами бледных рук. Здесь спокойно. Здесь никого нет. Но светло. Такой бледный свет лишь раздражает глаза, поэтому приходится ненадолго прикрывать их, чтобы вновь устремить взгляд на темный океан, водная гладь приятно блестит, бросая водоросли на берег. Я поднимаю зажигалку, открыв крышечку, тем самым освобождаю огонек, который шатает в разные стороны от прохладного ветра. Смотрю на язык пламени, освобождая голову от каких-либо мыслей, чтобы как следует окунуться в окружение, но не выходит. Хмурю брови, когда перед глазами внезапно мелькает непонятная картина: серые стены, металлический стол и лампа, яркий белый свет которой слепит в глаза. Это произошло так быстро, что не успеваю ухватиться, мгновение — и ничего этого нет. Смотрю уже озадачено на огонек, сглотнув жидкости во рту. Эти непонятные «вспышки» происходят часто, но я так и не могу понять, что это. Дежавю? Если да, то очень необычное.

Вдруг запястья обеих рук начинают ныть. Я роняю зажигалку, грубыми движениями тру кожу рук, вновь ловя лишь мгновение. Холодный металл на руках. Он сдавливает запястья. И я думаю, что останутся синяки, но этот факт меня мало волнует. Холодный стул, холодный пол, которого касаюсь босыми ногами. И тяжелый, какой-то исковерканный мужской голос, который я прежде не слышала. Шепчет практически рядом. За спиной, но слов не разбираю. И вновь ничего. Берег, шум океана, крик чаек. Я верчу головой, оглядываясь, пока уже нежнее потираю кожу запястья правой руки, опустив на неё свой недоумевающий взгляд. На бледной коже кроме шрамов ничего нет.

Поднимаю голову, задумчиво уставившись перед собой.

Это ведь нормально, так?

***

Плач. Она всегда плакала тихо. Сидела в комнате, на кухне с запертой дверью, в ванной под шумом воды и слоем горячего пара. Она прятала от сына свои слезы, ждала, пока он уснет, и срывалась, но тихо, чтобы остаться незамеченной. Ведь он не должен думать, что мать сломалась. А думал ли он вообще о ней? Она не могла дать внятного и уверенного ответа. Знала, что сын злился, что винил её в произошедшем, но не подавал виду. Он даже не смотрел на неё. Холодная, моральная война, в которой она проигрывала каждый раз, когда оставалась одна дома. Никакой поддержки. Ты наедине с собой. И больше никого.

Она сражалась против себя.

И он всё видел. Он не спал, стоя у двери на кухню. Он заглядывал в её комнату ночью, прислушивался к шуму воды за дверью ванной. Он постоянно был рядом, но не показывал этого, не хотел, чтобы мать знала, что ему так же тяжело, что он так же страдает. Хотел казаться непоколебимым, но в тайне забивался в угол комнаты.

Дилан не хотел казаться хорошим для неё, чтобы мать не думала, что он простил. Он никогда не простит. Ни её, ни отца. Детская обида сильнее.

И в тот день он оставил её наедине со своими демонами, которые на сей раз забрали женщину. Целиком.

Стук в дверь. Тяжелая рука уже уставшего мужчины повторяет попытки вытащить сына из комнаты:

— Там гости внизу, спустишься? Познакомитесь?