Homo amphibolos. Человек двусмысленный Археология сознания

Когда интерес познающего субъекта переключился хотя бы частично на него самого, когда человечество по-настоящему заинтересовалось самим человеком, его природой, его особенностями, его местом в мире, известная триада, состоящая из субъекта-человека, объекта-мира и сотворенной человеческим сознанием медитативной культурной единицы, которую мы условно назовем абсолютом, не могла не пережить существенных изменений. Появился новый абсолют. Он был рожден человеческим сознанием по тому же принципу, что и старый — Судьба. Однако на этот раз абсолютизации, то есть возведению в статус высшей ценности, человеческое сознание подвергло человеческую личность. Соединителем, разделителем и определителем отношений между миром и человеком, новым абсолютом становится единый Бог. Чем-то он еще похож на Судьбу. У него нет личной биографии, он, в отличие от человека, пребывает в вечности, а не в выпрямившемся как луч и ставшем линейном времени, в котором живут и умирают люди. Однако он, в отличие от судьбы, уже обладает самосознанием, он может переменить свои планы и решения, с ним можно вести диалог, он готов к эксперименту с человечеством и человеком, в какой-то мере способен на сотрудничество.

Сильное изменение претерпело и представление о времени. Если в культуре судьбы время двигалось по кругу и величайшим благом была его повторяемость (такую культуру можно назвать культурой гармонии), то новую культуру, где роль абсолюта и медитативной единицы выполняет субъективный абсолют, где время вытянулось в линию, можно назвать культурой цели. Время, в котором живут и умирают люди в культуре цели, возникает в момент творения, как бы вытекая, словно гигантская река, из вечности, в которой пребывал Бог. Время прекратит свое движение к великой цели — Царствию небесному, то есть к идеальной вечностной гармонии, в момент, который ни одному субъекту на земле знать не дано и который определит Бог, пребывающий в вечности и постоянно контролирующий все и вся во времени. Таким образом, линейность времени и здесь пока остается относительной, потому что христианское время, вытекая из вечности, в нее же и впадает. Это, конечно, не круг, а некий гигантский эллипс. Судя по всему, человеческому сознанию свойственно постоянное стремление к гармонии в форме круговой повторяемости времени. Культура же цели, видимо, необходима человечеству своей провокационностью, своей устремленностью к чему-то иному, новому. Однако целью всякой культуры цели оказывается гармония. Так, например, если наша цель — коммунизм, то коммунизм — это высшая гармония индивидуальной и общественной жизни.

Вообще, биосоциальная сущность человека делает его противоречивым даже по отношению к таким чисто человеческим представлениям, как представления о гармонии и цели. Вероятно, биологическая основа человеческой натуры проявляется в жажде гармонии, а социальная — в целеполагании. Однако целью всегда оказывается гармония. Культура гармонии является, вероятно, основополагающей для человеческого сознания, а культура цели выполняет провоцирующую, инициирующую, авангардную функцию. Абсолютная гармония в принципе недостижима (об этом уже почти все если не знают, то догадываются). Постоянное стремление к цели порождает хаос. Человечество достигает относительного равновесия во взаимодействии бинарной асимметричной оппозиции культуры цели и культуры гармонии. Это, вероятно, и есть единственно возможное для человечества состояние относительного равновесия и сбалансированности.

Естественно, культура цели, как и ее предшественница, культура гармонии, возникает не сразу, а формируется постепенно, на протяжении веков. Мы не ставим перед собой задачу подробно осветить процесс формирования культуры гармонии и культуры цели [56], для нас прежде всего важно, что модель культуры меняется в первую очередь в зависимости от кардинального изменения мыслительной медитативной единицы, ценностного абсолюта. В культуре гармонии огромную роль играло гадание, то есть разнообразные попытки предвидеть «фиксированное будущее» на временном круге и предсказать судьбу. Место судьбы, например, в античной культуре и в жизни античного человека огромно. Но уже в самом начале формирования монотеизма можно заметить отказ от попыток угадывания будущего. В Библии запрет гадания, действия благочестивого и весьма важного для людей древности, начинается уже со Второзакония. В Книге Царств рассказывается об активной и полной драматизма борьбе пророка Самуила и царя Саула с традиционными гаданиями и гадателями. Глубоко иронично звучит библейский рассказ о гибели царя Саула, в самый трагический момент свой жизни изменившего своим взглядам и бросившегося к единственной, случайно уцелевшей от его террора гадалке. Само наличие не только кругового, но уже и линейного времени исключает «фиксированное будущее», делает гадание бессмысленным. Еще более бессмысленным делает его новая медитативная единица, разделяющая, соединяющая и определяющая отношения человека и мира — единый Бог, наделенный мощью судьбы и спонтанностью личности.