— Конечно, волнуется, — ответила девушка, соскребая ложечкой крошки пирожного; ей явно хотелось облизать тарелку языком, но воспитание не позволяло. Она рассмеялась: — Мама всегда волнуется…
Потом добавила:
— Мне пришлось ей обещать, что я не поеду с кем попало, но о чем тут говорить, я ведь не идиотка.
Тем временем я успел заплатить.
— Благодарю вас, — сказала Сабет.
Я не решался спросить: «Что вы делаете сегодня вечером?» Я все меньше понимал, что это, собственно говоря, за девушка. Беспечна, но в каком смысле? Быть может, она готова принять приглашение от любого мужчины? Это предположение вызвало у меня не возмущение, а ревность и настроило почему-то на сентиментальный лад.
— Мы еще увидимся? — спросил я и тут же поспешил добавить: — Если нет, то я хочу пожелать вам всего наилучшего…
Мне в самом деле надо было идти.
— Вы посидите здесь?
— Да, — сказала она, — мне спешить некуда.
Я уже встал.
— Если у вас действительно есть время, — сказал я, — я попросил бы вас об одной услуге…
Я машинально искал свою потерянную шляпу.
— Мне хотелось бы пойти вечером в оперу, — сказал я, — но у меня еще нет билетов…
Я сам был поражен своей находчивостью. Разумеется, я никогда еще не был в опере, но Сабет ни на секунду ни в чем не усомнилась, — так хорошо она разбиралась в людях! — хотя я даже не знал, что давали в тот вечер, и взяла деньги, явно желая оказать мне услугу.
— Если вам тоже хочется пойти, — сказал я, — возьмите два билета. Мы встретимся в семь часов здесь.
— Два?
— Говорят, великолепный спектакль.
Я это слышал от жены Вильямса.
— Мистер Фабер, — сказала она, — я не могу принять от вас такого подарка…
На заседание я опоздал.
Профессора О. я действительно не узнал, когда он внезапно преградил мне дорогу: «Куда это вы так спешите, Фабер, куда?» Не то чтобы он был особенно бледен, просто он совершенно изменился; я только подумал: «Это лицо мне знакомо. И смех этот знаком. Но откуда?» От него, видно, не ускользнуло мое замешательство: «Разве вы меня не узнаете?» Его смех звучал теперь зловеще. «Да, да, — хохотал он, — как видите, выкарабкался!» Его лицо, — да какое там лицо, череп, обтянутый кожей, хотя под ней и сокращались мелкие мышцы, создавая странную мимику, — вызывало в памяти образ профессора О.; но все же передо мной было не лицо, а череп, его улыбка несоразмерна, она искажает лицо, несоразмерна по отношению к глазам, которые совсем запали. «Господин профессор! Как вы поживаете?» спросил я, делая над собой усилие, чтобы не сказать: «Да, я знаю, мне говорили, что вы умерли». Никогда он не был со мной так сердечен, я всегда его ценил, но так сердечно, как на этот раз, когда я стоял держась за дверцу такси, он со мной никогда не разговаривал. «Весна в Париже!» рассмеялся он; и было совершенно непонятно, чего это он все время скалил зубы. Я знал О., он профессор политехнического института, а не клоун, но стоило ему сейчас открыть рот, и создавалось полное впечатление, что он смеется. «Да, да, — смеялся он, — теперь мне куда лучше!» Оказывается, он вовсе не смеялся, разве череп смеется? Это был просто такой оскал; я извинился, что в спешке его не сразу узнал. У него появился животик, чего прежде не было, животик круглый, словно мяч, который вылез из-под ребер, а в остальном он худ как щепка, кожа его напоминала то ли пергамент, то ли глину, живыми были только глаза, но они глубоко запали. Я стал что-то рассказывать. Уши у него были оттопыренные. «Куда это вы так спешите?» рассмеялся он и спросил, не выпью ли я с ним аперитив. Его сердечность, я это уже говорил, была тоже чрезмерна; в Цюрихе, когда я был еще студентом, я его очень ценил, но у меня действительно не было времени пойти выпить с ним аперитив. «Дорогой господин профессор! — Прежде я никогда к нему так не обращался. — Дорогой господин профессор!» — сказал я, потому что он схватил меня за руку и потому что я знаю то, что все знают; но сам он, похоже, этого не знает, он смеется: «Что ж, тогда как-нибудь в другой раз». И хотя я точно знал, что этот человек, собственно говоря, уже умер, я ответил: «С удовольствием» — и остановил такси.
Я сидел на заседании в конференц-зале, но отсутствовал.