Homo Гитлер: психограмма диктатора

Племянница Гитлера Гели Раубаль, дочь его овдовевшей двоюродной сестры Ангелы, в возрасте 19 лет переехала в Мюнхен к «дяде Альфу» и поселилась в комнате в Швабинге. Она оставалась там даже тогда, когда Гитлер снял роскошную квартиру на Принцрегентштрассе. Гели была звездой семьи. Она стала первой из всего семейства, кто смог поступить в высшее учебное заведение.

В Мюнхене она в течение двух семестров изучала медицину, но мечтала о карьере оперной певицы, и дядя оплатил ей уроки пения. Гели надеялась в дальнейшем продолжить свое образование в Вене. Однако дядя сомневался в ее таланте. Он сравнивал ее профиль со сфинксами в Верхнем Бельведере в Вене, каменными гермафродитами, загадочными и непристойными, которые украшают парк гомосексуалиста принца Евгения Савойского, самого могущественного человека своего времени в дунайской монархии.

8 сентября 1931 года Гели выстрелила себе в сердце из пистолета Гитлера системы «Вальтер». Гитлер утверждал, что не ссорился с ней перед самоубийством. Однако незадолго до этого он имел серьезный разговор со своим шофером Эмилем Морисом, который влюбился в Гели и встретил взаимность. Гитлер прекрасно относился к Морису, который вместе с ним отбывал заключение в Ландсбергской тюрьме и только ему позволял называть себя «Морицль». Зигмунд писал: «С полным основанием можно утверждать, что в 20-е годы Морис был лучшим другом Гитлера. Даже постоянные слухи о том, что Морис имел еврейские корни, циркулировавшие даже в кругу его семьи, не могли омрачить эту дружбу. В 1921–1927 годах он был бессменным шофером Гитлера».[83] Могли Гитлер ревновать Мориса к Раубаль? В свое время нечто похожее уже случилось с Августом Кубицеком, с которым Гитлер порвал отношения по той же причине. В конце 1927 года фюрер уволил своего шофера, а к Гели была приставлена служанка. Однако ни о какой любви не могло быть и речи. Он даже не поехал в Вену на похороны Гели, сославшись на трудности с австрийскими властями, на самом же деле из-за того, что не хотел пропускать партийное мероприятие в Гамбурге. Человек, который с таким удовольствием посещал различные траурные мероприятия и сооружал монументы, не счел нужным поставить на могиле мнимо любимой Гели приличное надгробие.

Действительно, различие между созданным Гитлером культом мертвых, церемониями в честь «марша на Фельдхеррнхалле» и его полным пренебрежением к могиле Гели поразительно. Ведь это была самая большая любовь в его жизни! Он ежегодно устраивал поминальные церемонии в честь своих погибших товарищей и всего только раз, ровно через год после смерти Гели, нашел время посетить ее могилу. Разумеется, при этом он не упустил возможности импозантно возложить на могильный холм букет красных роз. Эффектный выход безутешного кавалера с розой достиг своей цели, произведя весьма сильное впечатление на немногочисленных свидетелей этого события.

«Позднее это самоубийство стали активно использовать в пропагандистских целях». Гитлер превратил несчастную девушку в алиби и средство защиты от женщин. Фюрер стилизовал погибшую племянницу под свою единственную любовь, смерть которой была настолько трагична, что не позволяет ему больше общаться ни с одной женщиной.

«В комнате Гели все осталось в неприкосновенности, только кровь впиталась в пол. Вся ее одежда должна была висеть в шкафу… Все ее вещи, пластинки, записки, либретто к операм, которые она смотрела, лежали на своих местах. В комнате всегда стояли свежие цветы. Ключ от этого помещения Гитлер носил при себе».[84] Генри Пикер был поражен глубиной скорби фюрера: «В течение долгих часов он медитировал в этой комнате перед бронзовым бюстом дорогого ему человека работы профессора Фердинанда. Здесь же он проводил Рождество с 1931 по 1938 год. Когда он со скорбью в глазах и маленьким серебряным медальоном со свастикой предавался здесь размышлениям, его никто не смел беспокоить».[85]

Тема самоубийства занимала важнейшее место в жизни Гитлера. Прежде чем наложить на себя руки в 1945 году, он уже несколько раз собирался совершить суицид: в 1924 году перед арестом после провала путча и в 1932 году, когда уход Штрассера мог вызвать раскол партии: «Если когда-либо партия расколется, я в течение трех минут пушу себе пулю в лоб».[86]

По мнению графа Кейзерлинга, которое он высказал летом 1933 года, жажда самоубийства была тем звеном, которое связывало Адольфа Гитлера с немецким национальным характером: «Гитлер по почерку и физиогномике был типичным самоубийцей, который искал гибели и тем самым воплощал в себе основу немецкого народа, который влюблен в смерть, и чьим главным переживанием является проклятие Нибелунгов. Только в подобных обстоятельствах немцы чувствовали себя совершенно по-немецки, они жаждали бесцельной смерти, жертвоприношения и всей душой стремились к нему. Они предвидели, что именно в Гитлере заключено их новое проклятие Нибелунгов, грандиозная и торжественная гибель. Он готов был исполнить их самое сильное потаенное желание. Французы и англичане хотели победить, немцы же всегда стремились героически погибнуть».[87]