Homo Irrealis

Правда, он все-таки струсил и сбежал, не объяснившись с Хлоей и не попрощавшись, — ну что же, это просто другая сторона того, что он без всякого ехидства относится к той присущей персонажам Ромера искренности, которая вызывала во мне такую искренность и восхищение. Может оказаться, что знаменитые ромеровские отношения сами по себе — заблуждения, маска, вымысел, и завершаются они столь же случайно, как и начались. Фредерик ускользает, сбегает с лестницы в квартире у Хлои, хотя она, обнаженная, ждет его в постели; Жан-Луи рано утром покидает квартиру Мод, после того как она вышучивает его за отсутствие предприимчивости; Адриан уезжает в тот момент, когда Хайде уже почти готова стать его любовницей, а Жером из «Колена Клэр», отыскав идеальный субститут, уплывает на катере, получив то, что хотел. Их сексуальность не просто бесстрастна, она еще и почти бестелесна.

За легкостью, с которой эти люди прикасаются друг к другу и предлагают себя для секса, лежит — и меня это поразило — подспудная сложность, заложенная в секс. В каждом фильме чувствуется нежелание доводить дело до секса с той легкостью, с какой к нему явно ведет сюжет.

* * *

Отсюда возникает вопрос: каковы же на самом деле эти мужчины, с этой их совершенно состоявшейся личной и профессиональной жизнью? Может, они асексуальны? Или сексуальность в них на неопределенное время поставлена на паузу? Может, человеческие отношения — это простые формальности? В отношениях персонажей возникает мир, где важностью не обладает ничто — ни сердце, ни душа, ни эго и уж всяко не тело; в этом еще одна причина того, почему они говорят столь свободно и почему отказа не предчувствуют и не боятся. А если отказ и случается, он скатывается с них как с гуся вода, потому что в Восьмом округе Парижа, или в Анси, или в Клермон-Ферране страсти столь утонченны и эфемерны, что в них уже не осталось места для эго, гордости или того, что французы называют amour-propre. Amour-propre, эта черная овца психологии Ларошфуко, которая больше всего на свете любит прятать свои уловки, чтобы крепче держать нас в повиновении, — она есть здесь, но в скрытом виде. И, как прекрасно знал Ларошфуко, эго иногда позволяет нам увидеть проблеск своих собственных махинаций, но с одной целью: польстить тому, что мы ошибочно принимаем за свою способность разгадать его коварные планы. Именно поэтому мужчинам у Ромера незнакомы неуверенность и сомнения в себе; у них нет любовных и материальных тревог, все им достается с легкостью. И когда бывший одноклассник Фредерика, с которым он встречается по случаю, беспечно признается в том, что страдает синдромом полуденной тревоги (angoisse de l’après-midi) — которую, как он считает, скорее всего у него вызывает обед, Фредерик в ответ говорит, что сам он «держит тревогу в узде — если вообще это тревога, — занимаясь полезными делами». Как выясняется, обоим мужчинам удалось сохранить в неприкосновенности и свою маскулинную позу, и эго.

* * *

Через двадцать лет после того, как я в последний раз посмотрел этот фильм дома с экрана компьютера, ко мне на работу зашла девушка, с которой я когда-то встречался на последнем курсе университета.

— Я знала, что ты меня пошлешь, если я просто позвоню, но сказала себе, что хочу с тобой увидеться, — начала она, — вот и решила заглянуть к тебе в рабочее время. У тебя же сейчас рабочее время, да? — Я понял, что она успела позвонить моей секретарше и задать ей этот вопрос. — Можно сесть? — Она села. — И да, кстати, чтобы ты не переживал: мне ничего не нужно.

— А я разве сказал, что тебе чего-то нужно?

— Нет, но я знаю ход твоей мысли. В общем, никаких сюрпризов, и не жди торжественного появления тридцатилетнего увальня, который обратится к тебе: «Папочка!» Мне просто хотелось повидаться.

Я поразмыслил.

— Повидаться. — Я повторил ее слова с налетом намеренного недоверия, тем самым выигрывая время, чтобы понять, какую лучше принять позу. — Я тоже рад тебя видеть.

— Я про тебя думала, — сказала она.

— Я про тебя тоже. Случалось.

— Случалось нечасто, да?

Я виновато улыбнулся.

Тут мне пришло в голову, что сказать-то нечего. А вести беседу мне. Она рассказала, чем занималась все эти годы. Я рассказал про свою жизнь. Мне показалось, что занималась она одним — шлялась по Европе. Я же, похоже, создал у нее впечатление, что жизненный путь мой был прям и безошибочен. Я решил пригласить ее на обед куда-нибудь неподалеку от работы.