Греческое дике (дике), право, имеет целую шкалу значений, простирающуюся от чистой абстракции до вещей более конкретных. Наряду с правом как абстрактным понятием оно может означать также причитающуюся долю, возмещение ущерба: стороны отдают и получают ди-vке, судья -- присуждает. Понятие это равным образом означает сам процесс, решение суда и наказание. По мнению Вернера Йегера, в этом случае -- мы могли бы сказать, в виде исключения -данное конкретное значение следовало бы рассматривать как производное от абстрактного9. С этим, пожалуй, не согласуется то, что именно абстрактные понятия: дикайос (дикайос) -- справедливый и дикайосюне (дикайосюне) -справедливость -- были образованы от лике лишь в более поздний период. Вышеописанная общность правосудия с испытанием жребия склоняет нас все же отдать предпочтение отвергнутой Йегером этимологии, согласно которой дике выводится из дикейн -- бросать, хотя взаимосвязь дике и дейкнуми едва ли вызывает сомнение. Общность понятий право и бросать существует, очевидно, и в древнееврейском, где thorah, слово, обозначающее закон и право, и корень со значениями бросать жребии, метать, вопрошать судьбу у оракула, бесспорно, близки друг другу10.
Особое значение приобретает тот факт, что фигура дике на монетах сливается с изображением Тухе, богини случайного жребия6*. И она тоже держит весы. "It is not, -- говорит мисс Харрисон, -- that there is a late "syncretism" of these divine figures; they start from one conception and differentiate"11* ["Дело не в том, ...> что здесь обнаруживается позд
88
Глава IV
нейший "синкретизм" этих божеств; они оба одного и того же происхождения и различаются только впоследствии"].
Примитивную связь права, жребия и азартной игры есть множество способов обнаружить и в традиции германских народов. Вплоть до сегодняшнего дня слово lot в нидерландском языке означает одновременно то, что предназначено нам на будущее, что выпадет на нашу долю, что нам суждено (beschikt, немецкое -Schicksal, судьба), -- и знак удачи, так сказать, самая длинная или самая короткая спичка или, например, лотерейный билет12. Едва ли можно выяснить, какое из двух значений является первоначальным: в архаическом мышлении оба понятия сливаются воедино. Зевс держит весы божественного суда, асы мечут мировой жребий, бросая игральные кости13. Божий суд выносит свой приговор через испытание в силе или через схватку с оружием точно так же, как и через случайно выпавшие игровые символы. Не без оснований, уходящих далеко в прошлое и глубоко укоренившихся в человеческой душе, и теперь все еще гадают на картах. Поединок с оружием в руках порой сопровождается игрою в кости. В то время как герулы сражаются с лангобардами, их король склоняется над игральной доской. Подобным же образом играют в кости в шатре короля Теодориха при Кьерзи14 7*.
С точностью определить, в чем состояло понятие божьего суда у тех народов, которые его применяли, вовсе не так легко. На первый взгляд, это вроде бы можно описать следующим образом: через исход испытания или метания жребия боги показывают, на чьей стороне правда или в каком направлении простирают они свою волю. Но не есть ли это уже позднейшая интерпретация? И само состязание, сама игра ради того, чтобы одержать победу, не является ли по сути исходным пунктом? Исход игры, зависящей лишь от счастья, сам по себе есть священная воля. Это то же самое, чего до сих пор требует устоявшийся обычай: при равенстве голосов пусть решает жребий. Только в последующей фазе выражения религиозных воззрений приходят к формулировке: правда и справедливость бывают явлены тем, что божество направляет паденье игральных камней или дарует победу в схватке. Когда Эренберг говорит: "Aus dem Gottesurteil erwachst das weltliche Gericht"15 ["Из божьего суда вырастает светское судопроизводство"], -- передо мной словно предстает целый ряд образов, выпадающих из истории. Пожалуй, это должно звучать следующим образом. И судопроизводство, и обычаи божьего суда коренятся в практике агонального решения споров вообще, будь то с помощью жребия или испытания силы. Битва до победы или поражения священна сама по себе. Если она вдохновляется формулируемыми понятиями справедливости и несправедливости, она восходит тем самым в правовую сферу; увиденная же в свете положительных представлений о божественной власти, она восходит в сферу религии. Первичными же здесь являются формы игрового характера.
Правовой спор, -- это состязание (wedstrijd), во многих случаях -- бег наперегонки (wedloop) или спор об заклад [weddenschap]. Все снова
89
Homo ludens