Homo Negans: Человек отрицающий

– Теперь я в этом не уверен. Понимаешь, с матерью он практически не разговаривает, о своей работе ничего не рассказывает, но годам к двенадцати я понял, что цифровой след может рассказать о человеке намного больше, чем он сам. Я отследил, какие законы он поддерживает, в какие комитеты входит, чьи интересы лоббирует и сделал несколько весьма занятных открытий.

Рори весь напрягся, слушая брата, и подался вперед, пододвинув кресло. Он и не заметил, как пересек какую-то невидимую линию. Колум же инстинктивно отъехал от него на несколько сантиметров, восстановив дистанцию.

– Например, Джон Дойл планомерно продвигал законы о введении более точного и дифференцированного внутриутробного ДНК-анализа по результатам которого проводится «отбраковка» будущих детей. Он вывел из «черного списка» ряд отклонений, признанных незначительными и тем самым многим спас жизнь.

– Ну это вполне рационально, так что я не стал бы подозревать отца в человечности только на основе этих данных, – съязвил Рори.

– Но это отнюдь не все, Ро. – Колум автоматически назвал брата коротким именем, которыми пользовался в детстве, когда они говорили на том самом своем языке, языке Ро и K°, роко. – Ему практически удалось претворить в жизнь проект по признанию расстройств аутистического спектра вариантом нормы!

Он годами долбил эту тему, раскапывал информацию в допотопных архивах, спонсировал исследования, в которых, как оказалось, с раннего детства участвовал и я. Он пытался научно доказать, что аутисты могут не просто адаптироваться в социуме, но во многом показать себя более эффективными, полезными Острову, чем обычные среднестатистические граждане. Он даже идеологическую базу под это подвел: типа дети с РАС – это и есть настоящие homo negans, идеальные горожане, лишенные эмоциональных пережитков прошлого, как никто способные трудиться на благо общества.

– То есть он пытался тебе помочь?

– Да, в такой вот своеобразной манере. Иногда мне даже кажется, он знает, что я читаю его отчеты и специально пишет в них что-то для меня. Хотя здесь мама, которая по совместительству и мой главный психолог, со мной не согласна. Она не может его простить и не знаю, сможет ли когда-нибудь.

– Ещё бы… – только и смог сказать Рори.

– О некоторых вещах с ней вообще лучше не заговаривать. Это я так тебя предупреждаю, на всякий случай. Например, она и слышать ничего не хочет про сидов.

– Ты тоже их видишь?! – от изумления Рори даже вскочил с кресла. Хотя что тут удивительного, они же близнецы.

– Конечно. Ты еще не вспомнил наше дерево?

Кадры детских воспоминаний как по сигналу ожили в голове Рори.

– Вспомнил… но пока как-то смутно.

– Может сходим туда, пока не стемнело?

Колум сказал няне, что они решили прогуляться перед ужином, та лишь кивнула в ответ, увлеченная рассказами Алы о жизни на острове угрепоклонников.

– Ах, милочка, как же ты смогла справиться со всем этим? Неужели люди вообще могут жить так, в постоянном страхе?

Кухня уже наполнилась ароматами готовящейся еды – рагу тихонько шкворчало на плите. Мисс O’Донохью лишь напомнила, что к вечеру похолодало и юношам, если они не хотят простудиться, стоит надеть куртки, а затем вернулась к беседе, которую они с Алой вели, сидя за чаем в уютных креслах у кофейного столика.

Братья вышли за калитку и направились к лесу. Минут десять они шагали по асфальтовой дороге, но затем Колум свернул на неприметную тропинку, уводящую куда-то в заросли.

– Здесь будь аккуратнее, я не знаю, как лес тебя примет. Иногда корни будто сами лезут под ноги, да и ветки так и норовят хлестануть побольнее, а иногда наоборот, будто по садовым дорожкам прогуливаешься.

Лес. Рори никогда не был в лесу, хотя в рассказах Ив и других застенников о нем постоянно упоминалось. Чаше всего лес появлялся в сказках, и, как заметил Рори, был таким же важным их персонажем, как и герои, по нему блуждающие. Но никакие описания не могли сравниться с тем, что он увидел своими глазами.

Шатры многоцветных осенних крон, гигантские покрытые мхом стволы и мощные перекрученные корни казались немыслимо древними, но все равно живыми и прекрасными. Мясистые треугольные листы плюща и тончайшие паутинки трав, бурые маслянистые шляпки грибов и красные гроздья упругих ягод, пушистые кремовые зонтики цветов и крепкие чешуйчатые шишки – всё, на чем ни останавливался взгляд, поражало и восхищало. По сравнению с этим природным буйством городские парки вспоминались Рори лишь печальным убогим подражанием.

Тропа плавно огибала кряжистые пни, ныряла в овражки и вилась дальше, как и юркий ручей, то и дело появлявшийся по правую руку от них. Его мелодичный звон сливался с шелестом листвы, скрипом и хрустом веток, пением невидимых птиц, будто лес и сам был не прочь рассказать пришедшим какую-то историю.