Homo sapiens

Марта, будто в испуге, отступает на несколько шагов. Она смотрит вправо, смотрит влево, бросает растерянный взгляд через плечо. Качает головой.

— Нет, ничего не слыхала, не видала…

Вздохнув, Ялмар Серенгард берет из рук Марты свои тетради, сворачивает их и сует в карман, потом снова садится на прежнее место.

— Кому ни дашь читать, — никто ничего не видит и не слышит. Я, видимо, на полвека раньше, чем нужно, родился на свет. Сейчас меня не понимают, но потом мои труды… мне будут воздвигать монументы — из белого итальянского мрамора… Изваяние мое будет стоять на высоком пьедестале и будет смотреть на вечно синее море, где плещутся голые нимфы и сирены… Но все-таки хоть какой-нибудь аромат ты почувствовала — нежный запах роз, фиалок? Тоже нет! О, проклятье судьбы быть поэтом!

И, воодушевляясь таким образом, он все внимательнее вглядывается в лицо Марты. Его все больше привлекает здоровое, обветренное, покрытое нежным румянцем лицо деревенской девушки. Он постепенно становится тише, говорит спокойнее, взгляд его делается каким-то скользким, настороженным.

— Ну, что это ты все прячешься в углу? — обращается он к ней довольно учтиво, как бы спустившись с высот на землю. — Не прячься. Хотя в тебе нет ни благородства Елены, ни страстного огня Клеопатры, но все же есть кое-что, могущее на миг заинтересовать и возбудить в мужчине некоторые инстинкты, о которых пишет Мантегацца и Вейнингер…[4] Подойди поближе. Я не хочу лишать себя такого наслаждения, которое испытывает мужчина, погружая свои взоры в гармонию женских форм. Иди же, я тебя зову!

И когда Марта еще больше съеживается, он встает, берет девушку за руку, ведет ее к столу и снова садится.

— Так. А теперь отними-ка руку от лица. Мне кажется, что мы знакомы целую вечность. Или я ошибаюсь?

— Что ты мелешь! — восклицает Марта, мгновенно вскипев. — Знакомы? Только знакомы? А давно ли, скажи, ты мне через день письма писал? Разве ты это позабыл?

— Женщины очаровательнее всего тогда, когда они сердятся, — спокойно философствует Ялмар Серенгард, предоставляя глазам своим то наслаждение, о котором он только что говорил в такой форме, что Марта снова вспыхивает и закрывает лицо передником. — Нет, я ничего не забыл. То есть мое внешнее «я», может быть, и забыло, но в глубине моего существа каждое переживание и каждое наслаждение лежит и выкристаллизовывается в ожидании часа поэтического экстаза, чтобы подняться из глубин на вечный свет ослепительного искусства.

— Не бреши! Говори так, чтобы человек мог тебя понять! — снова вспылила Марта, но тут же спохватилась.

Ялмар Серенгард снисходительно улыбается: «Tout comprendre, c'est tout pardonner»,[5] как сказано в иностранном словаре… то есть как говорит французская поговорка. Как можете вы, смертные, понять ход мыслей и манеру выражаться, свойственные олимпийцу…

Он умолкает, ибо взгляд его приковывается к бутылке на подоконнике. Ялмар несколько раз поворачивается к ней, потом, взяв ее, вертит в руках.

— Это, несомненно, беленькая…

— Ты… видно, только насмехался надо мной… — тихо говорит Марта. Но в голосе ее звучит та угроза, которая слышна в реве тигрицы и в мяуканье кошки, когда человек слишком близко подходит к ее логову.

Ялмар Серенгард занят своим делом — он берет с подоконника чайный стакан, наливает в него из бутылки, пьет, крякает.

— Кошмарный напиток! И тем не менее мы, богом избранные жрецы, вынуждены его пить, ибо народ еще не дорос до своего совершеннолетия и не может еще выплачивать нам пенсию вечности или, по крайней мере, выписывать на праздник для нас, избранных, по бочонку вина из Венгрии, Къяхты или Малаги. Нам полагается нектар и амброзия, а мы вынуждены пить эту вонючую, гнусную монополку!

Наливает и снова пьет.

— Ты не думай, что я тебя презираю, — словно вспомнив о ее словах, обращается он к Марте. — Ничуть. Я принадлежу к тем людям, девиз которых: «Пользуйся мгновением». Наслаждаться там, где представится случай и при любых обстоятельствах. Поди же сюда!

— Что? Куда?

— Иди, сядь ко мне на колени.

— Что? К тебе на колени?

— На колени! Я говорю — на колени. Ты не стесняйся. Мы, поэты, умеем найти каплю меда даже в самых простых полевых цветах. Мы признаем даже самую простую, нестилизованную, хаотическую, варварскую красоту. Иди же!

Правой рукой он наливает из бутылки, пьет, а левой тем временем берет руку Марты и тянет девушку к себе.

И тут происходит то, что уже сотни раз происходило в подобного рода случаях — нечто совершенно неизысканное и варварское.

— Пусти, скотина, — кричит Марта не своим голосом и вырывается. От злобы и волнения лицо ее на мгновение совершенно побелело. — Обманщик! Подлец!

Она поворачивается и выбегает из комнаты, будто у нее под ногами земля горит. От неожиданности Ялмар Серенгард проливает оставшееся в стакане себе на рукав.

В дверях появляются старик и старушка. Они подходят к Ялмару Серенгарду, то и дело оборачиваясь в сторону выбежавшей Марты.

— Что это вы? Поссорились? — озабоченно спрашивает старушка.