Нет никакого сомнения, что если бы ваши ученые сумели по достоинству оценить идею Гегеля о том, что всеобщие формы - это формы течения самой истории, то вновь возникшая феноменология ещё в допарапсихологическую эру смогла бы, вычленив все предзаложенные в человеке феномены и изучив их взаимодействие с природой и между собой, стать глобальной наукой о развитии человеческого общества в целом, а не ограничилась бы полууспехом случайных и разрозненных исследований незавершенного характера. Не поняв этого, человечество лишило себя возможности активного влияния на ход всей последующей истории и предуготовило себе столкновение с всесокрушающим парапсихологическим молохом на заведомо ослабленных позициях непредсказуемой экзистенции.
Постфактумный анализ свершившегося, к тому же свободный от какой-либо заинтересованности в той или иной оценке моего труда современниками, которых нет, и потомками, которых не будет, позволяет мне достаточно объективно отразить все происшедшее с человечеством в парапсихологическую эру, выделив в ней закономерный периоды освоения и изменения парапсихологического мира, обусловленные столкновением априорных феноменов, воплотивших в себе универсальные особенности общественного и индивидуального сознания с все расширяющимися парапсихологическими способностями человечества.
Кроме того, по аналогии с геологической периодизацией я выделил в развитии парапсихологического общества эпохи, характеризующиеся одним, достаточно выдающимся историческим событием. Хотелось бы только подчеркнуть, что все изменения возникали и протекали не хаотично и даже не взрывоопасно, а, скорее всего, по типу замедленной реакции или снежной лавины.
Начальный период истории парапсихологического общества получил в специальной литературе двойное название - период аморальной морали или моральной аморальности: это обуславливалось двойственным отношением исследователей к столь быстрому изменению, казалось бы, незыблемо установившихся общечеловеческих представлений о морали и нравственности.
И самой первой каплей в этом процессе явилось зарождение, а вернее, возобновление телепатических способностей, требовавшее на своих первоначальных этапах достаточно близкого контакта и знания особенностей жизни, а также характера анализируемых субъектов, и потому проявлявшееся в виде феномена короля Лира, который совершенно внезапно узнал истинное отношение к себе своих родственников и сослуживцев. (Я заранее прошу прощения за, возможно, не совсем верное использование терминов такой далекой вашей эпохи.)
Характер информации, получаемой при телепатическом контакте с родными и близкими, усиленный неожиданностью и повсеместностью, с поразительной быстротой привел к глобальному разрушению одной из основополагающих ячеек человеческого общества - семьи. И если количество так называемых отеллизмов (убийств из чувства ревности) лишь умеренно возросло из-за взаимообратимости телепатического воздействия, выявлявшего в большинстве случаев взаимные неприязни или адьюлтеры, то количество самоубийств, особенно у эмоциональных лиц с устоявшимся реноме, значительно увеличилось в условиях всеобщего доступа не только к внешней, декларируемой части личной жизни, но и к истинный мыслям и чувствам, резко отличавшимся у большинства людей того времени от их поведения в обществе, особенно в вопросах религиозной, половой и правовой морали.
Прогрессирующее расширение зоны телепатического воздействия привело к становлению эпохи “волшебного горшочка” (немецкий синоним “ах, мой милый Августин”), обозначенной так в память об андерсеновском горшочке, позволявшем получать сведения о жизни своих соседей. Мелкохулиганское использование полученной информации вызвало активизацию феномена “хромого беса”, приведшего к всеобщей скандализации населения вследствие резкого увеличения количества самых разнообразных проказ и вмешательств в частную жизнь других людей.
Интересной представляется реакция большинства обывателей на внезапное изменение условий их существования, укладывающаяся в два чисто психологических феномена: пантагрюэлизма и страусизма. В то время как одни жители Земли, видя, что все без исключения мысли и чувства стали доступны всеобщему обозрению, восприняли это как должное и начали вести жизнь, наиболее соответствующую их внутренним потребностям, что, естественно, привело к некоторому преобладанию физиологии в жизни общества, то другие, и таких оставалось значительное большинство, продолжали вести себя так, будто их намерения и ощущения по-прежнему оставались за семью печатями для окружающих, и эта особенность их реагирования, действительно напоминающая страуса в момент опасности, вызывала дополнительные насмешки и еще более обостряла межчеловеческие отношения.