Hoshi (СИ)

— Так и есть, — кивнул вождь без тени сомнений. — Она ничего не помнит о своей прошлой жизни и начнёт свой путь с нуля. Однако, зачем её снова вернули на нашу грешную землю, неясно. Может статься, что ваша дочь станет той, кто, наконец, прервёт цепочку перерождений Величайшего, и он перестанет сеять зло, — задумчиво произнес Голдва.

— Если она ничего не помнит — хорошо, — произнесла молодая мать, которую в холодный пот прошибало от мысли, что она будет растить уже готовую сформировавшуюся личность. А то, что девочка чье-то перерождение… Может, все в этой комнате уже жили когда-то. Как знать? Вселенная полна загадок. — Но я не хочу, чтобы моя малютка даже случайно пересекалась с этим монстром, если вдруг он снова возродился к грядущему Турниру.

— Понимаю, — примирительно кивнул старик и дернул плечами. — Может, они и не встретятся. Может, это лишь второй шанс прожить жизнь правильно. Мы не можем знать, какую судьбу этой крохе уготовил Король Духов.

В комнате повисло гнетущее молчание, прерываемое лишь мирным потрескиванием пламени свечей. В окно уже начал проскальзывать рассвет, и его настойчивые лучи заплясали бледно-оранжевыми полосами по полу.

— Что ж… — задумчиво протянул вождь, возвращая младенца в руки матери. — Я передал вам то, что прошептали мне духи. Теперь ваша задача вырастить из этой малютки достойную жену одному из сыновей нашего племени. Как знать, может, даже один из десяти судей станет её спутником, — залихватски подмигнул Голдва, но в ответ он получил лишь удрученные взгляды, и старик не смел за это винить молодых соплеменников. Всё-таки не каждый день у них на свет появлялось дитя, а старик так легко омрачил радость чуда рождения.

Всё так же шлёпая по полу, вождь двинулся к выходу, размышляя: а всё ли он сделал правильно? Может, вообще не стоило сообщать родителям о происхождении души их ребенка. Что, если теперь они будут его меньше любить? Или, и того хуже, будут тихо ненавидеть?

— Звезда, значит… — смиренно выдохнул Канги, что заставило Голдву замереть и медленно обернуться в удивлении. Молодой отец аккуратно поглаживал пальцем щеки дочери. — Назовём её Нэмид. Пусть сохранит своё светлое, небесное имя.

— Ей должно понравиться, — улыбнулась Иоки и нежно прижалась губами ко лбу девочки.

Старик уж было со спокойной душой собрался скрыться за порогом, но не успел.

— Голдва? — вождь снова обернулся. Канги смотрел на него необычайно серьезно. — Нам всё равно, кто она, наша малышка. Мы полюбили её всей душой, как только она появилась на свет. А, может, даже раньше. — Голдва внимательно слушал и не перебивал. Он почти догадывался, о чем его попросят. — Но я… — мужчина переглянулся с женой. — Мы не хотим, чтобы в племени знали о её происхождении. Сам знаешь. Все, кто хоть как-то связан с ним — изгои. Взять хотя бы этого мальчишку, Силву. Пятьсот лет прошло, а он до сих пор отдувается за грехи предка.

— Я понимаю, — кивнул старый индеец. — Будьте спокойны. Я никому не скажу о ней. Жизнь этой малышки — чистая книга, и лишь от неё самой зависит, что в ней будет записано.

========== 1. О запретах ==========

Запрещая что-то женщине, ты указываешь ей ориентир.

Когда размеренную тихую жизнь Добби нарушили прибывшие со всех уголков Земли шаманы, Патчи встретили их со смирением и покорностью. Им было даже в радость принимать гостей, ведь в последний раз в деревню ступала нога иноземца более пяти столетий назад. Индейцы старательно отремонтировали обветшалые жилища, облагородили улицы, открыли заведения, где шаманы смогли бы почувствовать, что цивилизация — слово для Патчей не чуждое, но работы всё равно оставалось непочатый край.

Десять судей, прибыв на родину, наконец, смогли вздохнуть свободней: здесь им не приходилось всем заниматься в одиночку, и они с радостью принимали помощь в организации Турнира от соплеменников. Индейцы с большим энтузиазмом следили за порядком, размещали участников и их болельщиков. Даже провизией делились с теми, кто явился в Добби с совсем пустыми карманами.

Турнир выматывал разве что Канги. Он с первого же дня мечтал, чтобы второй этап поскорее закончился. И не только потому, что он душой болел за деревню и из кожи вон лез, чтобы особо вспыльчивые шаманы не разнесли её в щепки. Главной причиной его беспокойств была его шестнадцатилетняя дочь Нэмид, которую он всеми силами пытался уберечь, как ему самому казалось, от надвигающейся опасности. Бесконечные запреты и правила доходили до абсурда и выводили его дочь из себя, но индеец был непреклонен в своих решениях, а девушка всё больше чувствовала себя в оковах под крышей собственного дома.

Невольным свидетелем очередной вспышки негодования Нэм стала Кэтери, внучка вождя, когда решила без предупреждения навестить подругу. Нэмид едва не срывала голос, пытаясь достучаться до отца:

— Что, серьезно? Я родилась во время Турнира, который проводится раз в пятьсот лет, и мне теперь даже понаблюдать за ним нельзя? До следующего-то я точно не доживу!