Это была первая двойка Стеллы по русской литературе, ее любимому предмету. Мать сначала очень удивилась, узнав про двойку, потому что накануне вечером лично экзаменовала дочь на знание заданного монолога и поражалась ее памяти - Стелла не cделала практически ни одной ошибки... Но очень быстро до Марины дошло: ее дочь отказалась читать монолог о матери из принципа, потому что она не любит свою мать. "Она не любит меня!" - эта мысль поразила Марину, которая привыкла видеть в своем ребенке милое ласковое дитя, а теперь у этого дитя растут на лобке жесткие рыжие волосы и оно огрызается по каждому поводу, если отвлечь его от мечтаний о будущих женихах. "За что она так ненавидит меня?" - подумала тогда Марина, а вслух пообещала выпороть дочь, если та еще раз получит двойку по литературе. Стелла была очень расстроена, но при упоминании о порке на ее заплаканном лице промелькнула наглая усмешка (ее ни разу не пороли, хотя в последнее время мать не скупилась на угрозы применения мер физического воздействия). "Сучка! выругалась про себя Марина, - наглая, как танк, сучка!"
- Почему ты не пойдешь на помойку? - повторила свой вопрос Марина в спину дочери, которая собиралась уже улизнуть в свою комнату. - Куда пошла?!
- Я тебе не собака, чтобы на меня орать! - неожиданно разозлилась Стелка.
- Что ты сказала? - переспросила удивленная мать.
- Я сказала, чтобы ты закрыла свою пасть, - спокойно сказала Стелла с непонятно откуда взявшейся холодной злобой.
Эта невиданная ранее холодная злость дочери привела мать в бешенство: она хотела отвесить Стелке смачную оплеуху, но маленькая мерзавка ловко увернулась от ее ладони и, убежав в свою комнату, закрылась на шпингалет.
- Открой, дрянь! - заорала Марина, дергая дверную ручку.
- Перебьешься! - послышался из-за двери наглый незнакомый голос.
Марина была в шоке. Надо было срочно что-то делать с дочерью.
- Ладно, вот отец придет, мы с тобой разберемся!
Марине вдруг представилось, как ухмыляется Стелка за стеной в ответ на эту ее угрозу: Игорь, этот жалкий интеллигентный скульптор-неудачник, не мог разобраться даже с собой, не говоря уже о жене и дочери.
- Опять нажрался, Роден недоделаный! - набросилась на него Марина, когда он вернулся из мастерской.
Надо сказать, она чаще жалела своего мужа, чем оскорбляла его, но теперь ее терпению наступил предел. Игорь это сразу понял и решил не обострять ситуацию.
- А где Стелла, спит уже? - спросил он как можно миролюбивее.
- Мечтай больше! - сказала Марина. - Лежит на кровати в обнимку со своим Грином.
Стелла за стенкой вздрогнула: она действительно лежала поверх одеяла в ночной рубашке с книгой Грина в руках. Ей стало интересно, откуда это знает мать, и она стала прислушиваться к разговору родителей.
- Что-нибудь случилось? - спросил отец.
- А ты как считаешь, случилось или нет, если она сказала родной матери "закрой свою пасть"... Что ты смеешься?!
- Да я не смеюсь... Это я носом шмыгаю... Насморк у меня.
- Она стала наглая, как танк! - сказала мать. - Посуду не моет, мусор не выносит, а теперь еще и двойки из школы приносить стала. У нее уже волос на лобке больше, чем у меня, а она все еще говно за собой в унитаз спускать не научилась. Сучка!
Стелле вдруг стало не по себе: она впервые в жизни всерьез задумалась над бытовым вопросом, а именно, над тем, какая может быть связь между волосистостью лобка и водой в унитазе.
- Ее нужно выпороть, - сказала мать.
- Чем?
- Не прикидывайся дураком! Конечно, ремнем.
- У меня нет ремня, - с надеждой в голосе сказал отец.
- Тогда выпори ее подтяжками!
- Не говори глупостей...
- Конечно, я дура и стерва, а ты добрый, - заревела мать.
- Ты что, действительно считаешь, что это необходимо? слегка удивился отец.
- А ты как считаешь, если она срет нам на голову?! Ты просто слизняк и чистоплюй - не можешь врезать ей пару раз как следует. Она тебе, когда вырастет, сама за это спасибо скажет, что ты из нее дурь вышиб.
- Но чем я ее буду пороть? - задумчиво спросил отец.
- У меня тут один ремешок такой был кожаный... послышался скрип дверец одежного шкафа. - Вот, французский, фирменный.
- Может, пояс от халата?
- Нет, пояс не пойдет, это ей все равно, что щекотка... Возьми лучше вот этот, от черного платья, он пошире...
- Давай, может, из кожезаменителя?
- Ну да, или вот тот с клепками...
- А шрамов не останется?
Стелле вдруг стало по-настоящему страшно, но не оттого, что она ясно осознала неизбежность порки, а оттого, с какой рассудительностью и расчетливостью родители выбирают орудие экзекуции. Ей вдруг показалось, что если родителям вдруг понадобится ее убить (хотя бы для ее блага, если она будет мучиться неизлечимой болезнью), папа с мамой будут так же обстоятельно-бесстрастно выбирать нож, которым можно было бы зарезать не очень больно и наверняка.
- Да, вот этот пойдет, пожалуй, - наконец, сказала мать. - Ты только не увлекайся...
- Ты что, с ума сошла?!
- Полосни раз десять, и довольно... Ну давай, иди, чего стоишь?