Hyle. Иллюзорное бытие в Испании

Надели сомбреро. Между стеночек и стен, опять мимо кладбища в деревню. Гладкие белые фасады iglesia, вознесённой над портиком с тремя большими круглыми арками, содержат в себе что-то враждебно-отторгающее.

– Мы идём в Кан Бодья, выпить ликёра.

Итак, они идут в кафе.

– В деревне пять кафе, а домов не насчитывается и пятнадцати, но ибицианские не пьют, так что это не бизнес.

Забавный дом справа от церкви, два крыла, если можно так назвать эти маленькие помещения, поставленные под прямым углом к основному дому, односкатные крыши, наклонённые внутрь, черепица уложена по типу «монах-с-монашкой».

– Здесь живёт vicario[66].

Mol be[67]. Двумя кубиками дальше – это и есть Кан Бодья. Занавес из металлических цепей. Внутри так темно, что сперва надо привыкнуть, чтобы что-то различить. У узкой стены стоит что-то вроде буфета, выкрашенное тёмно-зелёным, за стеклянными створками блестят бутылки. Выставлено несколько столов и стульев. Йост хлопает в ладоши, мгновенно появляется хозяин: узколицый, всё в нём чёрное: волосы, брови (очень густые), глаза, костюм, рубашка.

– Что вы хотели бы заказать? У нас всё очень лёгкое, совсем безвредное. Итак: фригола, мята, герба?

– Герба – это что?

Гордый испанец показывает бутылку, светлая жидкость, а в ней какие-то травяные стебли.

– Я возьму мяту, а вы?

– Попробуем с фриголой, мята уж больно ядовито-зелёная.

– Хорошо.

Садимся к столу. Хозяин приносит выпивку, это и впрямь какая-то парфюмерия для ухода за волосами.

– От этого не опьянеешь.

Тем временем el Senor de Ca’n Bagotet говорит с el Senor de Ca’n Bodja на языке ибиценко, и Трое не понимают ни слова. Но это ничего. Не обязательно всё знать. Это нездорово – всё знать. Хорошо, что пьёшь здесь глотками, глоточками, иначе бы захлебнулся, подавившись этой мыльной водой. Ну, el Senor de Ca’n Bodja, по-настоящему испанский сдержанный идальго, мечет чёрно-тяжёлые молнии взглядов на обеих дам. Но всё знать…. И так далее, и так далее.

Выпили, заплатили: всё удовольствие стоило сорок сантимов.

Снова снаружи на улице, Йост говорит:

– А знаете, что он мне там внутри сказал? Он меня спрашивал, кто вы такие, тут я ему объяснил, что вы из Германии, дядя, тётя и племянница, а он говорит: «Такая же племянница, как ваши две». Я его уверял, что он ошибается, но он мне не поверил.

Вот именно, что нехорошо всё знать. Хорошенькие перспективы.

Стоим здесь в жгучем солнечном свете, camion должен вот-вот подойти, скоро полдвенадцатого. На виду у нас длинная деревенская улица, уходящая под горку (дома стоят лишь на одной стороне), и там, внизу она делает поворот, как раз там, где стоит огромное лимонное дерево, и уходит дальше, в долину, там можно проследить, как лента дороги появляется вновь, пока не скроется за круглыми холмами, обогнув их. Действительно слышен жалобный гудок – если приглядеться, то увидишь, как чёрно-коричневый жук ползёт вдоль carretera: это он, это он, наш автобус-camion. Подходят другие люди, выстраиваются группами перед конюшней, рядом с трёхглавой, украшенной железными крестами Голгофой, ожидающие: чужих, местных и писем.

Сигналя, сворачивая, громыхая, подъезжает это транспортное средство: старый изъезженный «Форд». Выходят люди, сгружают с крыши багаж – ящики, корзины и мешки. Почту, один из мешков, стаскивают трое мужчин. Стоит шумный гомон. Все говорят, кричат, перебивая друг друга, окликают кого-то. Всё происходит одновременно. Понимаешь важность момента.

Йост выжидает ещё пару минут, потом идёт к почтальону, посмотреть. Возвращается. Нет, ничего. Как обычно. Назад в Кан Баготет.

Под вечер. Сидеть после еды вшестером за столом в гостиной, sala. Йост, очень расположенный к Аре – потому что esta rubia tan cympatica[68] произвела большое впечатление на мужчин в pueblo, – открывает в себе нечто русское:

– Мой дед по материнской линии происходил из казаков, в наполеоновской войне попал в плен и потом остался в Германии. Его клан был одним из исчезающих казачьих родов, и он называл себя Воян. Во мне много русского.

Р. Хаусман. Исследование экспрессии. 1931

– Да, это может быть, на человека с Рейна вы не похожи.

Вот так создаются отношения, даже там, где их нет.

– У меня и певческий голос славянский, меня даже хотели взять в казачий хор.

– Но вы не говорите по-русски?

– Нет, нет, я бы пел только в сопровождении.

– Ну, Аранка, спой нам свою песню про Байкал.

Ара выпрямляет спину, слегка вскидывает голову, открывает рот: оттуда вырывается голос, дикий, сдавленный, хриплый:

– Padikim stepjam sBaikaljy, – поёт она на цыганский манер. – Gde zoloto rojut v gorach. – Это бьёт фальшивому русскому прямо под дых. – Brads jagu sudbu proklinaja… – Тут её голос опустился глубоко вниз. – Ta schtschilsa s sumoi na plechtjach[69], – тон жалобно пошёл вверх.

Конец тут пришёл нашему аахенскому волжскому корабелу. Пропадает он, пропал, с полными слёз глазами смотрит неотрывно на дивную бабу.