i 34c69a6b417e3939

   Без Рин я бы с ними не справился, однозначно. Хотя бы из-за сломанной руки. Впрочем, в одиночку демонстрировать сборку-разборку такой толпе народу тоже тяжело, даже когда у тебя с руками порядок. А уж уследить за тем, чтобы младшие детишки не уронили железку себе на ноги и не прищемили пальцы... А, да, нужно будет потом оба автомата ещё раз проверить. Вдруг правда что-то из мелких деталек решат прикарманить, а то и просто - случайно затеряют. Автоматы, конечно, учебные, но Стэн и за учебные голову открутит, невзирая на давнюю дружбу.

   В общем, вывалиться из школы мы смогли только через час, когда все желающие уже натискались с воронёным железом всласть. Ещё минут пятнадцать пришлось вежливо отказываться от чаепития в директорском кабинете.

   Асфальтированный школьный двор встретил нас идеальной чистотой - опавшие листья были аккуратно сметены в кучи на газонах - и тишиной. После встречи детей вновь загнали на уроке. Правда, боюсь, им теперь учёба в головы не полезет. Мне бы точно не полезла в их возрасте.

   - О чем задумался? - Рин поудобнее пристроила на плечо сумку, а я пожалел, что ничем не могу ей помочь. Скорее бы кости окончательно срослись.

   - О детстве, - я поднял здоровую руку и кончиками пальцев ухватил одинокий кленовый лист, отделившийся от ветки, - И о детях. Ты спросила, как зовут парня, который про кошку рассказал?

   - Да, - Рин демонстративно вытащила из кармана старенький блокнот, - И даже записала.

   - Надо будет Стэну передать, пусть возьмёт на заметку.

   Рин.

   Получать письма - давно забытое удовольствие. Обычно почту, предназначающуюся чистильщикам, забирают ещё на базе, но сейчас, пока мы в отпуске, кто-то из коллег не поленился донести письмо до нашего почтового ящика. Сначала я с удивлением воззрилась на обратный адрес, размышляя, кто мог писать мне из Столицы, но потом разглядела фамилию профессора Гаэнара, которому несколько недель назад отсылала собранные материалы. Конверт оказался неожиданно толстым - трактат там, что ли? Я поднялась обратно в квартиру, аккуратно вскрыла письмо и развернула свёрнутые вчетверо желтоватые листки.

   "Здравствуйте, Рин! - писал профессор, - Я колебался между обращениями "дорогая" и "уважаемая", но первое показалось мне слишком фамильярным, а второе - слишком официальным. Прежде всего я хотел бы поблагодарить вас за собранные данные. Далеко не все мои студенты были столь аккуратны и внимательны - а ведь им не приходилось совмещать исследования со сложной и опасной работой.

   На этом можно было бы откланяться и не надоедать вам больше, но мне очень хочется поделиться с вами одной теорией. В молодости я слишком уж упирал на естественные науки, считая литературу и искусство уделом богемы, и теперь горько в этом раскаиваюсь, потому как фольклор представляет собой интереснейшую тему для исследований. Возможно, меня к этому подтолкнула череда катаклизмов, которую сейчас принято считать началом эпохи Ржавчины. Ведь когда ещё вспоминать легенды, если не во времена, когда классическая наука оказывается бессильна?

   Простите старику столь долгое вступление, но мне кажется, что только вы с вашей специфической профессией и научным складом ума способны меня понять..."

   Я нахмурилась. Для профессора с его отточенностью формулировок и привычкой сразу переходить к делу вступление и правда было длинновато.

   Как будто он чего-то стыдился.