И. А. Гончаров

Ошибки Писарева в вопросе об отношении к классическому наследству и особенно к Пушкину дали повод Гончарову обвинить всю революционно-демократическую критику в огульном отрицании, в разрушении эстетики и искусства. В частности, выдавая Крякова из «Литературного вечера» за сторонника этого направления критики и литературы, Гончаров наделил его чертами грубости и цинизма. Кряков пренебрежительно относится к основным «пособиям» художественности — фантазии, типичности.

Предвзятым и поэтому ошибочным было и мнение Гончарова о том, что «новейшие беллетристы» будто бы ограничивались в своих произведениях «голой копией с действительности».

Вступил Гончаров в спор с «эстетиками из новых поколений» и по вопросу о том, какую жизнь должен изображать художник. Он утверждал, что «искусство серьезное и строгое не может изображать хаоса разложения». Такое изображение, по мнению Гончарова, — дело «низшего рода» литературы: эпиграммы, карикатуры, сатиры. Истинное произведение искусства отражает только «устоявшуюся жизнь в каком-нибудь образе».

По мнению творца «Обломова», искусство интересуется только тем, что вошло в «капитал» жизни. «С новой, нарождающейся жизнью оно не ладит» (из писем к Достоевскому).

Приведенные выше суждения Гончарова обусловлены во многом его собственной творческой практикой. Особенности своего творчества писатель возводил в закон искусства вообще. Старую жизнь он умел изображать, новая жизнь решительно не давалась романисту, не раз признававшемуся в том, что он с «современными типами русского общества вовсе не знаком».

Позиция Гончарова обеспечила ему успех в изображении старой жизни, в создании ее типических образов (Обломов), но оказалась решительно ограниченной и тенденциозной при изображении новых типов (Волохов).

Тревога за судьбу литературы заставляла писателя советовать молодым талантам не стоять на «скользкой дороге крайнего реализма», придерживаться «старых учителей», не отказываясь от законного развития новых шагов в искусстве, если эти шаги не будут «pa de geant»[212] и не будут колебать «основных законов искусства».

* * *

Гончаров чрезвычайно интересовался проблемой типичности в искусстве. Типическое в искусстве, по мнению писателя, достигается обобщением явлений и фактов действительности. «Ведь обобщение ведет к типичности», — указывал он.

Типические образы, или типы, — это, с точки зрения Гончарова, «есть зеркала, отражающие в себе бесчисленные подобия — в старом, новом и будущем человеческом обществе» («Лучше поздно, чем никогда»).

Гончаров считал, что если человек изображен правдиво, то его «образ верен характеру», заключает в себе и общее и индивидуальное.

Какие же особые условия, с точки зрения Гончарова, нужны для того, чтобы образ, характер стал типом? Прежде всего, говоря о «типе», Гончаров имеет в виду «нечто очень коренное и надолго устанавливающееся и образующее иногда ряд поколений». Образ становится типом с той поры, когда он «повторился много раз и много раз был замечен, пригляделся и стал всем знакомым». Не следует поэтому, говорит писатель, изображать те явления, о которых неизвестно, «во что они преобразятся и в каких чертах на более или менее продолжительное время».

По поводу одного персонажа в очерке Достоевского «Маленькие картинки» (сборник «Складчина») Гончаров писал: «Если зарождается, то еще не тип».

На основании этих суждений в некоторых работах о Гончарове утверждалось, что теория типа и типизации у него консервативна по своему существу. Это ошибочное мнение. Если эстетические взгляды Гончарова рассматривать в связи с той обстановкой, в какой он выступал, то станет видно, что суждения Гончарова не консервативны, или во всяком случае они не были консервативными в сороковых-пятидесятых годах. В вопросе о типе и типичности в искусстве Гончаров в основе исходил из воззрений Белинского и Гоголя. Белинский призывал изображать действительную, а не вымышленную жизнь, и в условиях борьбы с крепостничеством и реакцией изображение существовавшей, «устоявшейся» жизни было важнейшей задачей литературы и искусства. Крепостническая действительность, бесправие, отсталость, обломовщина были как раз теми сторонами «устоявшейся» старой жизни, которые «отрицали» художники так называемой натуральной школы. Тип помещика-крепостника, бюрократа-чиновника, типы гоголевских «небокоптителей», гончаровских обломовцев, обитателей «темного царства» Островского были как раз выражением той «устоявшейся» жизни, нравов и быта, с которыми шла борьба передовых сил русского общества и русской литературы.