И. А. Крылов. Его жизнь и литературная деятельность

«Старый Петербург» в 1782 году не был красив и грандиозен, как теперь, но все же не даром его называли «прекрасным». Не говоря уже о царственной Неве и каналах, город поражал глаз своею стройностью и свежестью новизны. Здесь было «окно в Европу», и даже сами враги всего, что не Русью пахло, смирялись пред этим новым величием. Правда, на Невском дворцы и каменные здания перемежались еще деревянными домиками и пустырями, но этот недостаток скрадывали огромные сады. Еще недавно Фонтанка была границей города и на ней вырубали леса, «дабы ворам пристанища не было», а теперь здесь красовались дворцы, построенные Растрелли и другими знаменитыми архитекторами, тянулись сады вельмож и т. д. Границы города отодвинулись дальше; он рос как сказочный младенец «не по дням, а по часам». Уже высился во всем своем величии Зимний Дворец. Екатерина закончила его и основала Эрмитаж. Особое и драгоценнейшее достояние Петербурга представлял тот редкий по красоте и величию памятник его основателю, которым и теперь любуемся мы и наши гости.

Мать Крылова поселилась с сыновьями в Измайловском полку. Хотя это было уже в черте города, но все напоминало здесь больше Тверь, чем столицу. И здесь на каждом окне можно было видеть горшок бальзамина, а огороды и домашняя птица составляли подспорье в хозяйстве обитателей. Одним годовым жалованьем сына в 25 рублей жить было нельзя, даже при баснословной дешевизне того времени. Первое время Крылова занимала новая обстановка. Но не город и не служба были главным предметом его внимания. Его влекла литература. Крылов понес свою «Кофейницу» к известному тогда в Петербурге типографу книжному торговцу и любителю музыки — Брейткопфу. Думал ли последний что-нибудь сделать из этой онеры, или хотел только поддержать смелого юношу, в котором заметил если не талант, то по крайней мере ум и уверенность, только он купил у Крылова «Кофейницу» за 60 рублей. Такой успех конечно возвысил Крылова в его собственных глазах и доставил ему уважение и почетное место в среде сослуживцев. Театр был в это время единственным источником, удовлетворявшим эстетическим потребностям, пробуждавшимся в обществе; но за то он имел таких горячить любителей, таких страстных поклонников, каких не знает уже наше время. Ничто так не сближало людей, как страсть к театру, к сцене. В канцеляриях чиновники в то время не были обременены работой и могли свободно вести разговоры, иногда даже горячие споры о достоинстве пьесы и артистов; каждый актер и актриса имели свою партию. Первыми знакомствами Крылов был обязан своему имени автора театральной пьесы. Знакомства завязывались не только в канцелярии, но и в театре. Вольного театра еще не существовало, но зато был не труден доступ в придворный театр в Эрмитаже.

«Екатерина хотела по два раза в неделю доставлять своим подданным счастье видеть ее и наслаждаться плодами ума, таланта и изящного вкуса». Места в ложах и партере назначены были по чинам, в райке же дозволялось быть зрителям всякого состояния. Здесь Крылов в первый раз увидел Дмитревского в «Семире» и Сандуновых в опере «Cosa rara» (Редкая вещь). Семира была венцом славы Сумарокова, который особенно в Петербурге «утвердил вкус публики надолго». Это не могло не иметь влияния на развитие и направление таланта Крылова. Театр не только удовлетворял потребности в развлечении, но служил чуть ли не единственным источником и эстетического развития.

В райке театра знатоки и любители имели уже свои условленные места. Суждения и споры, начатые здесь, продолжались на другой день в канцеляриях. Крылов, хотя он уже в свои 15–16 лет не легко поддавался чужому влиянию, — не устоял против влияния театра и чтения.

Вместо денег за свою «Кофейницу» взял он у Брейткопфа книги, а именно Расина, Мольера и Буало. С этой минуты слава «русского Расина» — Сумарокова и лавры Княжнина не давали юноше спать. Но у Расина были талант и знание, у Сумарокова тоже была частица таланта, у Крылова же и других подражателей не было ни драматического таланта, ни образования, ни развитого вкуса. В монологах Сумарокова слышались идеи Вольтера и проводились понятия великого, блестящего и разнообразного XVIII века. У Крылова конечно не могло быть и тени чего-нибудь подобного. Темь не менее он принялся и написал «Клеопатру».