И ад следовал за ним

Пока я соображал, что делать, Юджин, словно в предсмертной агонии, метнулся в угол, схватил по дороге вазу и метнул ее прямо в Челюсть. Раздался звон разбитого фарфора — ваза, пролетев мимо начальственной головы, разбилась о стенку,— Челюсть же ринулся за Юджином, как кот за мышью, как овчарка в фильмах о пограничниках, мгновенно настигающая нарушителя. В руке у Николая Ивановича сверкнул некий предмет с иглой, и Юджин тут же осел на пол — такие уколы гораздо надежнее любых таблеток и аэрозолей, они сразу одуряют и превращают человека в живой мешок, который можно та­скать на спине или просто ставить в угол.

Кэти, вбежавшая вслед за Челюстью, вскрикнула и рухнула в обморок.

Так мы и остались друг против друга, два старых кореша, два мастера деликатных дел, два соперника. Остановись, машина! Огнем горит, сгорает осень. Мальчишка прово­лочкой гонит через дорогу обруч…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, в которой безумная ночь, два закадычных друга на яхте, мирно беседующие над хладным трупом, пара выстрелов, полная ясность и, естественно, хеппи-энд

«Ночь густела, летела рядом, хватала ска­чущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы. И когда Маргарита, обдуваемая про­хладным ветром, открыла глаза, она видела, как меняется облик всех летящих к своей цели. Когда же навстречу им из–за края леса начала выходить багровая и полная луна, все обманы исчезли, свалились в болото, утонула в туманах колдовская нестойкая одежда».

М. Булгаков

«…жизнь моя течет спокойно и размеренно и, если проложить в тюремный двор трубу, качающую воду из Северного моря, сделать бассейн, подогреть его, засыпать все вокруг желтым песком и зажечь над Лондоном субтропическое солнце, и вместо грабите­лей и убийц запустить сюда пестрый люд из нашего санатория, ей–богу, я бы не соску­чился до конца своих печальных дней. Как странно, но именно санаторий лезет в башку, как средоточие всех видов хомо сапиенс нашей благотворительной организации: там и борцы за здоровую идеологию, спасающие заблудших железом и кровью, и седовласые пенсионеры–полковники, прошедшие огонь и воду, и бледнолицые, измочаленные дамы–полиглотки, сидящие на святом деле подслушивания, и мускулистые атлеты из охраны, взлетающие над волейбольной сеткой, и юркие секретарши, отдыхающие от внимания начальников, чью подноготную они изучили, как пункты морального кодекса, и мрачнова­тые сыщики, обычно страдающие желудком,— попробуй потрудись за объектом, сидя на сухом пайке, попробуй помотайся по городу. Там и осторожные Кадровики — Ангелы–Хранители Партийной Морали, даже на отдыхе не отрывающие взоров от личного со­става, они конспиративны и глушат водку в одиночку, а бутылки тайно выносят в город, чтобы не наткнулись на них уборщицы и не просигнализировали наверх о пагубных пристрастиях, там и руководящие Настоятели с одеревеневшими физиономиями, они живут в отдельных коттеджах, подальше от рядового люда, обычно с любимыми женами, и общаются коттеджами, не снисходя до нижестоящих компаний. Самые же сливки организации предпочитают номенклатурные санатории, где публика утонченна и супер­партийна, и готовят получше, и сервис подинамичнее, и разговоры высокие — куда нам со шпионским рылом да в калашный ряд!