«...И ад следовал за ним»

— Я хорошо заплачу.

— Ни один здешний лодочник не повезет вас в Фивы, сэр. Даже не надейтесь.

— Проклятие, в этом чертовом городе никто не занимается тем, чем должен. Откуда в вас такое упрямство? Оно у вас врожденное или вас этому учат? Почему повсюду в Миссисипи я встречаю такую тупость?

— Сэр, я не потерплю, чтобы название нашего штата склоняли на все лады.

Вопреки своим убеждениям Сэм едва не взорвался, но старый хрыч упрямо таращился на него, уверенный в своей правоте, и Сэм в конце концов решил, что, накричав на беззубого старикашку, он не добьется ровным счетом ничего — даже простого удовольствия увидеть смущение старого дурака.

Молча развернувшись, Сэм направился назад к машине.

— Неудача, сэр?

— Абсолютная. Похоже, уроженцы Миссисипи — люди другой породы.

— Это точно. Должно быть, все дело в болотной воде, которую они пьют, и в кукурузном виски. От этого они становятся упрямыми и тупыми.

— Ладно, Эдди, поезжай вперед. Держись берега протоки. Быть может, я что-нибудь увижу.

Сверкающий хромом «кадиллак» медленно покатился мимо ютящихся вдоль берега реки лачуг, мимо остовов сгнивших лодок, качающихся в воде у подточенных непогодой причалов. В небе кружили и кувыркались чайки, немилосердно пекло раскаленное солнце. Сэм вскоре забыл о том, что находится в Америке. Казалось, он очутился в какой-то чужой стране, особенно когда цвет кожи всех встречных стал черным. Грязные, оборванные ребятишки бежали рядом с большим, медленно ползущим автомобилем, выпрашивая деньги. Сэм знал, что если даст им хотя бы один цент, они не отстанут от него до тех пор, пока он не отдаст им все, поэтому держал свой кошелек закрытым.

Затем кончились даже негры, и они с Эдди остались совсем одни. Растрескавшийся асфальт уступил место укатанной колее, река скрылась за тростниковыми зарослями, и все предприятие стало казаться бесполезным.

Эдди первым увидел дорогу.

— Готов поспорить, там кто-то живет, — сказал он. — Точно, кто-то живет.

— В таком случае сворачивай. Возможно, у этого человека есть лодка.

В конце концов дорога действительно привела к убогому домишке, кое-как слепленному из выброшенных или выловленных из реки материалов. Крыша крыта рваным рубероидом, повсюду старые покрышки. На кирпичах стоял без колес остов седана «нэшвилл» образца тридцатых годов. Все вокруг было, словно щебнем, усыпано сотнями тысяч ракушек. В целом здесь царили нищета и грязь, однако в нескольких футах от берега на бурой воде покачивалась лодка.

— Добрый день! — окликнул Сэм. — Есть здесь кто живой?

Через какое-то время из домика выглянула старуха. Окинув взглядом мужчину в костюме, сидящего в большом черном «кадиллаке», она исторгла из легких комок липкой слизи и выплюнула его из беззубого рта через растянутые в гротескной гримасе зубы. Пролетев подобно снаряду из 105-миллиметровой гаубицы Сэма, плевок оставил маленькую воронку на пыльной земле, усыпанной ракушками.

— Что вам нужно? — проворчала старуха.

В ее голосе чувствовался французский акцент, точнее, креольская разновидность французского акцента.

— Я хочу поговорить с лодочником.

— Вы ошиблись адресом, мистер. Кто направил вас сюда?

— Мадам, уверяю вас, никто меня сюда не направлял. Я вижу лодку. Следовательно, здесь должен быть лодочник. Если вы ничего не имеете против, я хотел бы с ним поговорить.

— Вы из налоговой?

— Разумеется, нет.

— По-о-лиция? Вы из по-о-лиции?

— Нет, мадам. Я не из ФБР и вообще не представляю государственную власть в любых ее проявлениях.

— Ждите здесь.

Дверь захлопнулась.

— Ну, это хоть что-то, — заметил Сэм, обращаясь к Эдди. — Первое впечатление не слишком благоприятное, но как знать?

Прошло несколько минут. В доме послышался шум, и наконец из него вышел старик. Бронзовый от загара, он был в холщовых штанах и старой, рваной, болтающейся на плечах нижней рубашке. На ногах у него были туфли без шнурков, много лет назад предназначавшиеся для игры в теннис. Между верхом и оторванной подошвой одной туфли торчали босые пальцы ноги. Плечи старика украшала грубая татуировка. Всклокоченные седые волосы торчали в разные стороны, а во рту уцелели почти все зубы. Лицо было покрыто густой сетью морщин и складок, оставленных долгими годами пребывания на ярком солнце.

— Что вам нужно? — оскалившись, спросил старик.

— Лодочник. Вы лодочник?

— Нет, я не лодочник. Так что разворачивайтесь и уезжайте отсюда. Здесь нет никаких лодочников.

— А мне кажется, что вы лодочник.

— Ха. Что вам нужно?

— Лазарь, — окликнула его из дома старуха, — поговори с этим господином, ты меня слышишь? У него есть деньги.

Прищурившись, старик оглядел Сэма с ног до головы.

— Мне нужно подняться вверх по реке. По протокам, вверх по Паскагуле, затем по Яксахатчи. В сосновые заросли. До города, который называется Фивы.

— Ха! Сэр, в Фивы никто не ездит. Там нет никого, кроме ниггеров и собак. О-хо-хо, если вы не попадете к ниггерам, от собак вам не убежать. Собаки живо с вами расправятся. Собаки начнут, ниггеры подчистят до конца.