И аз воздам

Кулак в кожаной перчатке снова впечатался в челюсть Ульмера с первыми звуками так и не произнесенного слова; тот тихо всхрипнул, не удержавшись и повалившись у стены на бок, и Курт, ухватив его за ворот, рывком выпрямил, снова усадив напротив себя.

– Настолько далеко наша любознательность пока не распространяется, – пояснил он подчеркнуто доброжелательно, мысленно снова возблагодарив Бога за то, что присутствующие не вмешиваются, оставив происходящее полностью на его усмотрение. – При следующей попытке повышибаю нахрен зубы; внятно произнести после этого не то что какие-то заклятья, а и собственное имя ты сможешь навряд ли. Это – понятно?

– Доходчиво, что уж тут, – согласился Ульмер, пытаясь отереть плечом разбитую губу. – И не захочешь – поймешь.

– Книга, – напомнил Курт. – Откуда она и кто ее писал?

– Думаю, Мельхиор, – равнодушно отозвался бывший инквизитор. – Он передал мне ее, он рассказал, что она такое, и он же, полагаю, принимал участие в ее создании. Понимаю, это несколько рушит уже сложившийся в твоей голове образ немощного маразматика, но с этой новостью тебе придется смириться. И помолиться заодно – о том, чтобы не довелось исполнить твою месту и повстречаться с этим человеком лицом к лицу. Хотя, не скрою, мне было бы любопытно узнать об итогах этой встречи…

– Где эта книга сейчас? – оборвал его Курт. – Та, что лежит в доме Хальса, – это она?

– В доме Хальса книга Флорского? – переспросил Ульмер, и что-то неуловимое, какая-то мелкая, едва заметная трещинка в его нарочито спокойном голосе, дало понять, что бывший сослуживец и впрямь удивлен. – А я-то ломал голову, кто стащил ее из официумской библиотеки… Надо же, а Кристиан оказался еще сообразительней, чем я думал. Хороший, надо признать, из него обер вышел бы, невзирая на мелкие грешки… Нет, Гессе. Та книга так и лежит в доме Его Преосвященства, и на твоем месте я обвешался бы expertus’ами с ног до головы, прежде чем к ней приблизиться. Или, – вкрадчиво возразил он сам себе, – попробовал бы испытать себя и прочесть из нее пару страниц. Согласись, великий Молот Ведьм, такой проверки собственной веры тебе никогда не выпадало, такому искушению ты еще ни разу не подвергался. Как полагаешь, сумеет ли твоя закосневшая в долге душонка выдержать подобный штурм?

– Итак, – не ответив, продолжил Курт, – Хальс не был замешан ни в чем, кроме договора об истреблении городских шаек. Убийство Адельхайды, сговор с охотниками на поставку сведений о малефиках, покрытие убийцы inspector’а Конгрегации, сообщничество с епископом и втягивание горожан в ересь, убийства свидетелей – это все ты.

– Нелегко пришлось, – с нарочитой сокрушенностью признал Ульмер. – Работал за семерых… Но столь увлекательной игры я давно не вел. А ты, как я понимаю, поговорил с братцем своего приятеля? – снова улыбнулся инквизитор, кивнув на молчаливого охотника за спиной Курта. – И судя по тому, что я его не вижу здесь, разговор закончился как-то слишком досадно для него. Жаль, парень подавал надежды.

– Ты… – начал Ван Ален, сделав порывистый шаг вперед, и Курт, не церемонясь, одернул:

– Ян, заткнись!

– Этого ты на меня не повесишь, – заметил Ульмер, с опаской скосившись на охотника. – Мне смерть Лукаса была не нужна. После всего этого я и вовсе намеревался ввести его в дело полноценно.

– Мельхиор, – снова оставив его слова без ответа, подсказал Курт. – Ведь это он собирает вашу братию?

– «Собирает»… – повторил бывший сослуживец медленно. – Знаешь, хорошее слово. Именно собирает. Собирает, нумерует, складывает, откладывает до лучших времен и каждого достает тогда, когда он нужен.

– Где он?

– Вот этого тебе не скажет никто, – уверенно отозвался Ульмер. – Мельхиор нигде. И везде – везде, где ему надо быть. Я тебе ничего не скажу уж точно – я не знаю. Он сам появляется, когда считает нужным, а нужным он этого не считает почти никогда.

– Из какой дыры он тебя вытащил? – поинтересовался Курт, даже не пытаясь скрыть удивления. – Сколько раз Мельхиор пытался затеять какую-то, по его мнению, хитроумную игру – и всегда он путался в собственных планах, как родовитая модница в платье, сам себя подставлял и сам себе все портил. Каспар считает его дряхлым идиотом, чей разум ослаб от старости и непомерного самомнения, и я, знаешь ли, склонен с ним согласиться. А ты говоришь о нем так, словно он великий заговорщик, могучий маг и едва ли не тайный правитель этого мира. Ты десять лет провел в академии, скрывая себя самого, так и не поддавшись наставникам и одиночеству, а он ведь даже не навестил тебя ни разу, чтобы хотя бы поддержать. Для учителя как-то уж слишком безучастно, не находишь? Так что он такого сделал, чтобы заслужить такую преданность?

– Преданность? – поднял бровь Ульмер. – Учитель? Да ладно. Мельхиор уникальный человек, это верно. Часто ошибается, но nunquam errat, qui nihil agit[106]. И когда-то он раскрыл мне глаза на самого себя, это тоже отрицать не стану.