И аз воздам

— Эти люди… — кивнув через плечо на оставшийся позади трактир, произнесла она, — ты часто вот так работаешь с ними? Кто они? Они ведь не имеют отношения к вам, так я поняла?

— Так, — кивнул он, — не имеют. Это охотники. Они существуют сами по себе и, если верить их хронистам, куда дольше Инквизиции. Некоторые из них считают, что и куда дольше Церкви тоже, но это остается недоказанным, ибо нет свидетельств, подтвержденных чем-либо, кроме преданий и охотничьих баек. Славные парни. Правда, своевольные, и оттого работать с ними тяжко; они блюдут свои охотничьи тайны, для них самих порой самые обыденные, в то время как для нас — жизненно важные, таят сведения, каковые могли бы и облегчить нам работу, и в итоге спасти куда больше жизней и избавить мир от куда большего количества нечисти. С одной стороны, Яна я могу понять: Конгрегация, если сравнивать с их сообществом, и впрямь еще молода, и кто знает, как может всё повернуться однажды, политика есть политика; а ведь охотники смогли выжить, сохранить себя самих и свои знания не в последнюю очередь благодаря собственной осторожности и такой вот замкнутости… Но подчас они с этим перегибают палку, не желая делиться даже самыми простыми секретами, вроде противоядий от укусов ликантропа, или же, напротив, руками и ногами отбиваясь от наших попыток оказать помощь им самим… В последнее время наши отношения кое-как наладились; даже они понимают, что в мире происходит уже нечто вовсе нехорошее, и надо объединять силы.

— А что происходит?

Курт помедлил, ответив не сразу, прогоняя в мыслях все услышанное на заседаниях Совета, увиденное собственными глазами и глазами следователей, составлявших отчеты, каковые ему доводилось читать за последние пару лет… Что из этого можно открыть лесной ведьме, которую, по большому счету, он видит второй раз в жизни? И главное — нужно ли…

— Я не знаю, — отозвался он, наконец. — Но что-то — бессомненно. Твари, которых прежде было не сыскать силами зондергруппы и пятка следователей, все чаще попадаются едва ли не толпами. Мстительные, неупокоенные призраки и души умерших — то, что даже опытными следователями все чаще относилось к разряду сказок или событий давно минувших дней — явление теперь не столь уж необыкновенное. Все больше малефиков — осмелевших и обнаглевших. Охотники рассказывают то же самое — их люди гибнут вдвое чаще, чем прежде, потому что работы прибавилось втрое; даже самые старые из них не помнят, когда такое было. Стриги, кажется, единственные, кто еще сидит более или менее тихо, но и они начинают поднимать голову — чуют, что наступает благое время для них. И… — он вновь умолк на мгновение, не глядя в сторону Нессель, но чувствуя, что ведьма смотрит на него выжидательно, и медленно договорил: — И Каспар. Он и его приятели становятся все настырней.

— Приятели? — переспросила Нессель; по ее тону было отчетливо видно, что на ответ ведьма не надеется, однако он кивнул с невеселой кривой усмешкой:

— Да… Если так можно сказать. Он не просто мой личный враг и не просто опасный человек. Он — один из троих малефиков, в чьих планах не только моя смерть (это, скорее, для них приятное дополнение к основному блюду), но и смерть Империи, Веры, христианского мира… А в планах одного из них — и мира вообще. И самое страшное заключается в том, что мы до сих пор не знаем, известно ли это ему самому или же он одурманен своими богами и рассчитывает на власть над миром и человечеством после своей победы… или он попросту сбрендивший старик; насколько мне известно, даже Каспар почитает его таковым. Те трое грызутся меж собою, но это не мешает им объединяться время от времени и вести войну против Конгрегации и Империи. Им подчиняются или помогают из корысти либо по идейному согласию курфюрсты, бароны, крестьяне, герцоги, колдуны, стриги, простые наемники; любой, кто прошел мимо нас с тобою сейчас по вот этой улице, кто сидел с нами в трапезном зале трактира, кто поселился в соседней комнате — любой может оказаться одним из них.

— И моя Альта… Она нужна Каспару для его армии? Чтобы вырастить и натравить ее на вас?

— На нас, — поправил Курт мягко, но решительно. — На людей. Без разбора по вере, святости, возрасту, наличию или отсутствию сверхобычного дара и тем более верности тому или иному правителю. Люди для него делятся лишь на три типа — орудия или препятствия…

— Ты сказал «три», — тихо заметила Нессель; он кивнул:

— Да. Есть еще третий, в который мне и не посчастливилось угодить: любимая игрушка. К какому типу относится в его понимании твоя дочь — я не знаю; если он и впрямь уверен, что я имею к ней отношение, то наверняка сразу к двум. Но «орудие» — будет стоять на первом месте.