И аз воздам

— Как можно, — обиженно протянул Штицль и неуверенно попросил: — А могу я спросить вас, майстер Гессе?.. Все, что я вам рассказал сейчас, вы передадите вышестоящим, и майстер Нойердорф все-таки лишится места обер-инквизитора? Не то чтоб я был светилом эскулапского сообщества, но возьму на себя смелость допустить, что отсутствие цели, ради которой стоит жить и держать себя в руках, убьет его куда скорее, нежели любая, даже самая нелегкая служба.

— Это вы мне можете не объяснять, — покривился Курт. — Не стану вам обещать, что буду молчать, как рыба, но и не скажу, что тотчас помчусь с докладом к начальству. Что и как я буду делать дальше — станет видно по обстоятельствам.

— Что это значит? — спросила Нессель, когда они, распрощавшись с хозяином, вышли из аптеки; Курт непонимающе нахмурился:

— Что именно?

— «По обстоятельствам». Что это значит?

— Это, — вздохнул он, — значит, что я сам не знаю, что делать, но не желаю говорить об этом всем подряд.

— Ты думаешь, что обер-инквизитор не отдает себе отчета в своих деяниях?

— Не знаю. По нашим беседам нельзя сказать, что он не в себе… Но я не лекарь и не имею представления, как должен выглядеть человек, у которого временами случаются приступы потери связи с реальностью. С другой стороны, списать на эти самые приступы десятки неправомочных казней тоже будет странным: рано или поздно это было бы замечено или им самим, или кем-то из иных служителей Официума, или магистратскими…

— Или всех это устраивает, — неуверенно предположила Нессель. — Что будешь делать теперь?

— Действовать по обстоятельствам, — отозвался Курт, пояснив в ответ на вопросительный взгляд: — Побеседую со стариком Нойердорфом. Навряд ли он скажет мне «прошу прощения, в моменты помутнения разума я творю всякие непотребства, но теперь раскаялся и прошу меня арестовать», однако не поговорить с ним будет глупо… К слову, присмотрись к нему повнимательней, если сможешь.

— Я…

— Знаю, знаю. Не пророчица. Потому и говорю: «если сможешь».

Глава 11

Официум сегодня был не похож сам на себя; склепная безмятежная патетика, царящая в нем прежде, словно отступила и запряталась по углам, дабы не попасть под ноги снующих туда-сюда людей. Их было немного, но из-за контраста с обычным безмолвием и безлюдьем казалось, что здание набито битком, точно клетка птицелова в успешный день. У Официума, правду сказать, денек явно выдался отнюдь не удачным…

Гюнтер Нойердорф казался центром неподвижности в этом маленьком вихре; обер-инквизитор сидел за столом — так же, как и при первой, и при второй встрече с ним, и невольно вспомнился другой старик — так же слишком усталый и побитый жизнью для своей должности и столь же слишком упрямый для того, чтобы это признать…

А вот подобные мысли — зло, напомнил себе Курт, решительно переступив порог, и, пропустив внутрь Нессель, закрыл дверь за собою. Это не Вальтер Керн, безупречный и непогрешимый. Это просто настолько же выжженный тяжелой службой, покалеченный и, вполне вероятно, в итоге скатившийся в пропасть старик.

— А, Гессе, — равнодушно поприветствовал его обер-инквизитор, не двинувшись с места, и безучастным взглядом проследил за тем, как посетители рассаживаются напротив его стола. — Крайне любезно, что вы зашли. Я подумывал пригласить вас для беседы, но поостерегся, предположив, что вы снова можете возмутиться столь неуважительным отношением к вашей персоне, а для того, чтобы наносить визиты самому, я сегодня несколько не в форме.

— Да, я вижу, — покривился Курт; помедлив, приподнялся, перегнулся через стол, всмотревшись в его глаза, и уселся обратно. — Что вы принимали на сей раз?.. Бросьте, не делайте такое лицо; уже по тому, как я задал вопрос, можно понять, что я осведомлен о вашем состоянии, о неписаных обязанностях Ульмера и ваших с майстером Штицлем секретах. Так что вы сегодня принимали?

— Не знаю, — отозвался обер-инквизитор со вздохом. — Я уже закаялся разбираться в сортах той дряни, каковой пичкает меня Штицль. Что-то от нервов… что-то от сердца, от давления… И еще что-то. Если вас беспокоит моя способность к восприятию действительности, Гессе — не тревожьтесь: я в порядке. Что теперь? Отошлете отчет руководству и добьетесь того, чтобы меня засунули в какой-нибудь монастырь, дабы там я околел со скуки?

— Откровенно говоря, пока не знаю: я как раз нахожусь в процессе размышления над этим вопросом. Вам самому не кажется, Нойердорф, что пора бы и на покой? Если исполнять свои обязанности вы можете, лишь под завязку накачавшись неведомой клятой хренью, то, быть может, и ни к чему изводить себя, выжимая до последней капли?

— А что скажете вы сами, когда спустя двадцать-тридцать лет какой-нибудь молодой следователь задаст вам тот же вопрос?

— Столько я не проживу, — возразил Курт, и обер-инквизитор коротко хмыкнул, глядя на него почти с состраданием:

— Да. Я тоже так думал.

Курт на мгновение умолк, глядя в глаза с широкими и неподвижными, точно у рыбы, зрачками, и, наконец, согласно кивнул: